139 
– А тебе все мало? Или больше других Босфору с Дырданеллами захотелось? Могим по блату устроить… и в бумажку завернем!
Кончилась «агитация» потасовкой – на кулаках…
Резолюция Балтфлота: «Обратиться к матросам Черноморского флота с просьбой расследовать действия своей делегации и те пути, по которым она идет в своей агитации…»
Колчак потерпел от большевиков свое первое поражение.
Павел Дыбенко рассуждал в эти дни:
– А теперь мы отправим свою делегацию на Черное море. Матрос с матросом всегда столкуются, самое же главное – Колчака надо разрушить! Ох и хитер адмирал… Голыми руками печку горящую по флотам таскает, и даже не обжегся ни разу.
* * *
Россию трясло, било и мотало, как корабль, работающий машинами «враздрай» (левая машина – вперед, правая машина – назад).
Финал к побудке
В середине мая дредноуты еще раскалывали в Финском заливе глыбы битого пузырчатого льда – лето выдалось запоздалое. Потом как навалилось над Балтикой солнце, плавя серые льдины, расквашивая смолу в пазах корабельных палуб, – и началось жаркое лето, лето 1917 года…
Через Галерную на Английскую набережную вышли матросы. Хорошо они шли и красиво. Мотало клеши врасхлест, ветер взвивал над шеями косицы ленточек, в ладонях – крепких и сильных – покойно, как в люльках, лежали приклады винтовок. И гудела мостовая от их дружного шага, – Нева текла мимо, дома мимо, прохожие мимо.
– Ать-два… ать-два!
И вдруг, раскинув руки, перед колонной встала женщина:
– Стой, матросы… стойте! Выслушайте меня…
Брякнули приклады на торцы мостовой, и стало тихо.
Женщина умоляюще протягивала к матросам руки.
– Спасите, – просила она, – только вы… одни вы можете!
На улице говорить о своей беде она стыдилась. Матросы привели женщину на корабль. Собрались всей командой в жилой палубе, сверху были откинуты люки, и невские чайки кричали в синеве.
Женщина сказала им, рыдая:
– На вас моя последняя надежда! Сколько я ходила, сколько слез выплакала, была и в синоде святейшем – отказывают. Измучилась я со своим извергом-мужем… не люблю его! – выкрикнула она с лютостью. – Терпеть его не могу… ненавижу, слюнявого!
Председатель ревкома корабля поднялся над столом:
– Товарищи, тонкая деликатность вопроса вне всяких революционных сомнений. А впрочем, мадам… что вам от нас нужно?
И женщина ответила, глотая слезы:
– Только вы, матросы, способны развести меня с мужем!
Никто не удивился – к просьбе этой отнеслись серьезно.
– И только-то? Вот чепуха… Это мы вмиг обтяпаем.
– Эй, рассыльный! – позвал председатель. – Тащи сюда из писарской корабельный бланк, чтобы по всей форме…
Женщина с благоговением наблюдала, как ползет перо по бумаге, вырисовывая на ней, коряво и неказисто, но искренне, долгожданные слова:
СПРАВКА.
Дана в том, что гражданка… разводится с мужем, которого она терпеть не может. В дни назревшей лучезарной свободы не потерпим издевательства над свободою личности, тем более – женщины. И заверяем этой справкой все российское население, включая сюда и родственников пострадавшей, что тиран-муж может быть вполне спокоен. Ему жены не видать как своих ушей. Жена его вполне уже созрела для свободной любви нового мира. Да здравствует революция! Смерть угнетателям и поработителям!
– У кого печать комитета? – спросил председатель.
Бац – печатью по справке: готово!
– Держи, гражданка. Ты тока не пугайся, отныне ты от постылой любви избавлена. Посмотри на нас, красавцев, и выбирай любого.
Она плакала от радости, а матросы ее утешали:
– В случае, если он снова к тебе под борт причалит, ты его к нам присылай. Мы твоего паразита навек от любви отучим!
– Чего уж там! Мы ему, гражданка, так по шее накостыляем, что он своих не узнает. Будь спокойна – мы не трепачи какие-нибудь.
И верили, что способны быть справедливы и мудры:
– Мы все можем!
По солнечной набережной уходила женщина, прижимая к своей груди бумажку с ярко-синей корабельной печатью.
Ветер был чист и прохладен. Пьянило. Дурманило…
* * *
Буржуазная революция – вещь легкая, ненадежная.
Как и та справка, которую выдали этой несчастной женщине.
Часть пятая
Прелюдия к кризису
Кронштадт… он был какой-то новенький, совсем не такой, как раньше, в дореволюционное время, словно ему надо было пролить кровь нескольких сот человек, чтобы обновиться, помолодеть, расцветиться радужными надеждами.
139 
