Германские эсминцы спешно покидали Кассары.
* * *
Кто не знал тогда адмирала Сушона? Имя этого кайзеровского адмирала было столь же почтенно в морском мире, как имя британского флотоводца Битти… Это он, Вилли Сушон, еще в четырнадцатом проскочил под носом английской эскадры в Босфор, держа флаг на крейсерах «Гебен» и «Бреслау», и эти корабли создали угрозу Черноморскому флоту. Это он, Вилли Сушон, в самые трудные годы возглавлял флоты Турции и Болгарии в их войне против России… Защитники Моонзунда еще не знали, что сегодня Сушон стоит перед входом в Ирбены, которые ему надо пройти под раскатами церельской батареи, – и от этого в груди адмирала неприятный щемящий холодок. Сушон отлично извещен, что такое 12 дюймов. Это ведь не пушки, а дьяволы, которые способны сокрушить даже отличную крупповскую броню…
Последнее уточнение деталей, последние наставления.
– Сейчас, – говорит Сушон, – заканчивается сражение на Кассарском плесе не так, как нам бы хотелось. Мне сообщили с «Мольтке», что наши эсминцы отошли, потеряв, кажется, четыре. Дырок наделали им больше, чем надо! Утром ваш парламентер пытался уговорить прислугу Цереля, чтобы они не дурили – ведь наша победа абсолютна! Но они отказались от капитуляции. Будем их вразумлять…
Флаг адмирала Сушона весело трепещет над IV эскадрой флота открытого моря – лучшей и мощнейшей эскадрой Гохзеефлотте. За тральщиками первыми тронулись крейсера. На ходу дотягивая якоря до клюзов, пошли германские дредноуты. Мощь эскадры была столь значительна, что Сушон, демонстрируя немецкое превосходство, велел даже не снимать с орудий чехлы. Башни морских гигантов были развернуты «на ноль». Пространство перед ними расступалось, бессильное противостоять натиску бронированных чудовищ.
На Цереле пока все спокойно. Что будет?..
* * *
Эсминец был почти однотипен русскому «Новику», три его трубы отбрасывали за корму теплый воздух котельных установок. Два германских матроса тащили Семенчука за ноги, будто пьяного, в нос корабля. Выходит, жив… Плен!
Немцы волокли его, даже не обернувшись ни разу, палуба была удивительно скользкой, будто ее намылили, Семенчук ехал по ней на спине, бушлат матроса задрался к самому затылку. Вот и срез полубака. Немцы передернули его тело через высокий комингс, и Семенчук больно ударился затылком о станину порога. Швырнули пленного на пол, залитый цементом, и ушли, плотно задраив двери.
Это была душевая. Корабельная баня.
Здесь пленный не был одинок.
На лавках и под лавками вповалку лежали немецкие мертвецы.
«Смотри-ка ты, – рассеянно подивился Семенчук, – у немцев, как и у нас, мертвяков в баню складывают…» Эсминец увеличил ход, резко вибрируя избитым корпусом, и мертвецы сразу ожили. С них еще стекала вода и кровь, разинутые рты не дышали, глаза уже ничего не видели, но они задвигались, стали перекатываться с борта на борт, при этом руки их обнимали друг друга.
Один мертвец тесно прилип к русскому матросу.
– Иди, иди, – сказал ему Семенчук. – Не придуривайся…
…Пройдет много-много лет, и жизнь человека склонится к закату. Молодость все реже станет волновать его воображение, и забегают внуки, говоря ему: «Дедушка!» Много лет привычной дорогой будет ходить старик на работу. На лесопилке он мастером. У него медаль партизана Великой Отечественной войны (сражался у Ковпака). Семенчук живет этой войной, а та война, давняя, еще в молодости его, уже позабылась. На лесопилке про старого мастера не раз скажут: «Партизан Ковпака», и никто не назовет его: «Герой Моонзунда…»
Но однажды все изменится, и старый мастер с белорусской лесопилки обретет славу на всю страну. Будут писать о нем газеты и журналы, станут ездить на лесопилку корреспонденты, историки по архивам установят то, что он и сам позабыл, его наградят высоким орденом. Это странное награждение – ведь подвиг «Грома» свершен еще до Советской власти. Семенчук свершил его еще при Керенском… Но в том-то и дело, что флот при Моонзунде сражался только во имя ленинской революции.
Шумит старый лес, и работает в лесу старая лесопилка. Возле старой пилы – старый человек. С очень молодой славой.
…Мертвецы ползали по цементу. Эсминец сильно качало.
Семенчук стянул с себя бушлат, стал выжимать из него воду.
Он не знал времени, но было как раз 16.40.
* * *
Артеньев записал в вахтенном журнале батареи:
16.40 – Туман рассеялся над Ирбенами. В направлении к NW три дыма.