Особенно,... 
80 
Незадолго до двенадцати Джефф снова зашел к ней в офис с блокнотом для записей.
– Только что звонил ваш любимый романист. Ее сердце совершило бешеный прыжок, рука сама потянулась к телефонному аппарату.
– Какая линия?
– К сожалению, он не стал дожидаться. Просто просил передать, что очень спешит и может только оставить записку. – С расстроенным видом, как герольд, принесший плохие новости не отличающейся мягким характером королеве, Джефф протянул ей листок из блокнота.
– Он звонил из аэропорта. Сказал, что уже объявили его рейс.
– Рейс? – Ее хорошее настроение улетучилось без следа. – Он улетает? Куда? Надолго?
Все это было написано на листке, но Джефф повторил сообщение устно.
– Он сказал только, что его не будет несколько дней и что он позвонит вам, как только вернется.
– И все?
Джефф кивнул.
Кэт изо всех сил старалась сохранить спокойное выражение лица и ровный голос. Это было нелегко.
– Спасибо, Джефф.
Джефф вежливо, чуть ли не подобострастно попятился прочь из офиса, тихо прикрыв за собой дверь.
Кэт аккуратно сложила записку, затем уставилась на квадратик бумаги, как будто он мог объяснить, что произошло. Никакого объяснения не было.
Она была раздавлена. Она надеялась, что они вместе поужинают сегодня вечером. Они расстались всего несколько часов назад, но ей уже снова хотелось его видеть.
Эта слабость заставила ее рассердиться на себя. Похоже, Алекс не очень-то жаждал с ней встретиться. Кэт сидела в своем кресле, погруженная в печальные мысли, чувствуя себя, словно девчонка-старшеклассница, единственная из подруг оставшаяся на школьном балу без кавалера, который куда-то умчался. В буквальном смысле.
Уныние быстро уступило место уязвленному самолюбию. Что заставило его в такой спешке покинуть город?
Дела или нечто личное? Что настолько важно для него, что он упорхнул, даже не попрощавшись с ней?
Глава 27
Алекс не особенно любил Нью-Йорк, хотя порой этот город его буквально завораживал. Это был город превосходных степеней, олицетворение безысходности, безнравственности и безденежья и в то же время блеска, благополучия и богатства. Нью-Йорк не оставлял его равнодушным, а напротив, пробуждал в нем самые бурные чувства. Иногда в пределах одного городского квартала он видел и то, что вызывало отвращение, и такое, что не могло не радовать.
Он и его агент обедали в небольшом семейном ресторанчике в Вест-Сайде. Когда-то давно, на заре их взаимоотношений с Арнольдом Вилеллой и примерно в третий приезд Алекса в Нью-Йорк, он решительно воспротивился посещению самых дорогих и фешенебельных заведений, таких, как «Четыре сезона» и «Le Cirque».
– Если я не могу произнести название блюда и не знаю, из чего оно сделано, я не стану его есть, – заявил он своему агенту. Вилелла назвал его филистером, но впредь позволял Алексу самому выбирать, где они будут обедать.
Иногда, когда они отмечали что-нибудь особенное. Алекс разрешал Вилелле отвести его в «21» и угостить гамбургером, что обычно бывало поздно ночью. Но одним из самых любимых Алексом мест стало «Кафе Освальда», где за каждой мелочью лично следил хозяин, дюжий венгр-иммигрант. Тамошние сандвичи с ростбифом были покрыты толстой шапкой на редкость нежного гарнира и подавались с темной зернистой горчицей, такой острой, что от нее на глазах выступали слезы.
Сегодня Алекс с волчьим аппетитом поглощал свой сандвич, в то время как Валелла ковырял вилкой в блюде с гуляшом.
– Ты проголодался, – заметил агент. – Разве тебя не кормили в самолете?
– Наверное. Не помню.
Он мало что помнил о своем перелете из Сан-Антонио в Форт-Уэрт в Далласе, о короткой задержке в тамошнем аэропорту, беспосадочном рейсе до Ла-Гуардии, поездке на такси до Манхэттена и обо всем остальном, что случилось после прошедшей ночи.
Страстный, пикантный, шумный, нежный, распутный, ласковый, неистовый, неторопливый, потрясающий, возбуждающий секс не выходил у него из головы, не давая думать о чем-нибудь еще.
Алекс отодвинул свою тарелку и заказал подошедшему официанту кофе. Уже допивая его, он вдруг осознал, что они с Вилеллой за последние пять минут не сказали друг другу ни слова.
Все это время Вилелла терпеливо молчал. В деловых переговорах со скупыми издателями он проявлял жесткость, свойственную хищникам. Но для авторов, которых он представлял, Арнольд Вилелла был и нянькой, и строгим воспитателем, и отцом родным, выступая каждый раз в той роли, которой ждал от него клиент.
80 
