— Ох, уж этот Джэсон Роу! — Лемсон вздохнул и с мольбой возвел очи к небесам. — Он ведь чуть не загубил десятимиллионный эмофильм; я сам едва не умер от разрыва сердца, когда у него разыгрался сердечный приступ.
— Смотри, Сай, в интересах нашей студии не вздумай говорить такие вещи вслух! Это неверно. Не было у него сердечного приступа! Он просто слишком правдиво играл сцену смерти. Ты же знаешь, как глубоко он вживается в роль. Это и делает его величайшим актером мира.
— Мне все равно, как это называть, — с жаром ответил Лемсон. — У парня остановилось сердце, и только благодаря бдительности Зэка помощь подоспела во время. Роу был на волоске от смерти. Я не хочу прослыть бездушным кровопийцей, Боб, но студия затратила столько денег, времени и пота, чтобы сделать этого мальчишку звездой…
— Никто не делал его звездой, — оборвал его Хершэлл, — он таким родился.
Хершэлл сказал это с такой убежденностью, что Лемсон сразу сбавил тон:
— Ладно, ладно, но согласись, это довольно сомнительное капиталовложение, если каждый раз, умирая в эмофильме, он того и гляди отдаст концы.
— Зэк надеется сконструировать прибор, который помешает повторению таких случаев. Нечто вроде контрольного монитора, инстинктивного заслона против всего, что угрожает жизни; на пленку это не повлияет.
Лемсон обеспокоенно взглянул на двери театра.
— Скоро начнут выходить, — пробормотал он.
А внутри ослепительного храма развлечений шесть тысяч Джедов Картеров умирали на склоне холма. Битва откатилась к другим холмам, и он остался наедине с пробегающим по траве ветром и летними шорохами. Боль теперь напоминала беззлобные детские слезы, и жизнь неохотно покидала его, вытекала красной струйкой. Он слышал сладостное пение какой-то птички, и от этого звука щемило сердце. Ведь столько еще осталось неуслышанных песен, столько непросиявших улыбок, неразделенных ласк — целая жизнь, полная летних дней, ожидание, которому не суждено осуществиться. При этой мысли сердце его разрывалось на части.
Солнце ласкалось к нему, точно огромная золотая возлюбленная, и наполняло его неизбывной тоской по будущим ярким дням, которых ему уже не видать.
И вот наконец пришло воспоминание о ней. Сердце рвалось к ней, жаждало одной из навеки утраченных зорь, когда, проснувшись, он видел ее рядом и счастливыми глазами ласкал милое спящее лицо. точно ореолом окруженное чудом пшеничных волос, сверкавших в лучах новорожденного солнца.
Последним мучительным усилием он перевернулся на спину и открыл глаза навстречу яркому небу. И почувствовал, что она шевельнулась рядом. Рукой задела его, и трепет ее жизни отозвался в нем, точно запевшая струна. Она открыла глаза, и ее любовь улыбнулась ему. Любовь разлилась по ее лицу, и яркое, как солнце, оно заслонило все небо. Она потянулась к нему. А он вздохнул глубоким вздохом тихого счастья, ведь это она была солнцем, это она улыбалась ему, и вот он поднялся и шагнул ей навстречу.
— Скоро начнут выходить, — сказал Хершэлл. — Пошли обратно.
Они вошли в вестибюль — он был пуст, только коегде в глубине маячили фигуры билетеров — и стали ждать.
— Почему никто не выходит? — спросил Лемсон, обращаясь скорее в пустоту, чем к своему спутнику. — По графику уже десять минут, как все кончилось. — Может быть, проекция прервалась, как ты считаешь?
— Успокойся, Сай, ты же знаешь, что такое премьера: накладки, затяжки, начинают с опозданием.
Рев сирен вдруг ввинтился в вечер и заставил обоих круто повернуться к дверям. Площадь с бешеной скоростью прочертили огни: десяток турбобилей с визгом затормозил у входа. Машины все прибывали. Здание наводнили бригады скорой помощи и наряды полиции. И сразу ринулись к лифтам, минуя медленно плывущие транспортные кабины.
— Что случилось? — завопил Лемсон. — Что тут происходит?
Он ухватил кого-то за рукав, но бегущий молча вырвался.
Хершэлл и Лемсон бросились следом, к лифту. Хершэлл громко повторил было вопрос группе полицейских, садившихся в лифт, но ближайший с озабоченным лицом грубо оттолкнул его, и дверь захлопнулась у них перед носом.
— В дирекцию! — крикнул Хершэлл, и оба помчались к директорскому лифту. Через несколько секунд они уже были в кабинете.
— Его здесь нет! — простонал Лемсон.
Хершэлл щелкнул кнопкой видеофона, на экране появилось перекошенное ужасом страшное лицо.