.
Очередная сказка о Золушке 
99 
– Сдохнем! – заявил Шаламов, прежде подумав.
– Без запаса воды, конечно, сдохнем. Но что-нибудь придумаем. Лишь бы оторваться в море – подальше от Мацуями.
Беседуя, чуть отошли от столба и сразу же напоролись на штык часового, охранявшего лагерь.
– Матэ, омайя! – заорал он. – Матэ, омайя!
Пришлось вернуться обратно к столбу.
– Чего он хоть вопил-то нам? – спросил Шаламов.
– В таких случаях кричат одно: «Стой, кто идет?»
– Да я иду! – обозлился Шаламов. – Русский матрос идет. Нешто ж мне эдакой сопли слушаться? Бежим…
О замышляемом побеге Панафидин рассказал в офицерском бараке одному только старику Анисимову.
– Не советую, – отвечал титулярный советник. – Японский язык знать можно, но глаза на японский манер не перекосишь. В этом-то халатике до колена хорошо только из сумасшедшего дома бегать, а в Мацуями за версту видать, что русский идет. На первом же углу за цугундер схватят и…
– Так не сидеть же мне тут! – возмутился мичман.
– Сиди, коли попался. Если бы из Японии так легко бежать было, так, наверное, уже все мы в России чай пили…
За бараками лагеря начинались густые заросли бамбука, даже не огражденные забором. А что там, за этой бамбуковой рощей, Панафидин не знал… К ночи стало свежо. Чистые звезды приятно помигивали с небес, и невольно думалось, что эти же звезды видят сейчас во Владивостоке. Из матросского барака проливалась над Мацуями сердечная песня:
- Когда я на почте служил ямщиком,
- Был молод, имел я силенку,
- И крепко же, братцы…
А в офицерском сарае упивался своим баритоном Шиллинг:
- Что день грядущий мне готовит?
- Его мой взор напрасно ловит.
- Паду ли я…
Утром Панафидина растолкал штурман Салов:
– Вставайте, мичман… тревога! Пока мы тут спали, барон Кесарь Шиллинг убежал. Японцы в панике и прострации…
Впрочем, не прошло и часа, как солдаты гарнизона, гордые оказанной им честью, доставили беглеца в лагерь.
– Да ну! – отмахивался от расспросов барон. – Разве тут убежишь? Не успел я выйти из лагеря, все прохожие набросились на меня, как голодные собаки на мясо…
По лагерю было объявлено, что пленный мичман барон Шиллинг не оправдал доверия японского императора и потому должен отсидеть 10 суток в карцере. В наказание за побег барону не давали бриться, не разрешали убирать в камере. Вокруг лагеря японцы заметно усилили охрану, понаставили везде будок с часовыми. Но бамбуковую рощу по-прежнему не охраняли, как препятствие для русских непреодолимое… Очень хорошо!
Японские ночи – душные, кошмарные ночи. Панафидин не мог спать. Томился, мучился. Переживал былое. Вия теперь отошла куда-то в небытие, совсем ненужная. Но почему-то (знать бы – почему?) снова вспоминалась красота той незнакомки в Адмиральском саду, ее тонкие пальцы, обвивавшие отпотевающий бокал с ледяным лимонадом… «Кто же она? И для кого несет свою неземную красоту?..»
………………………………………………………………………………………
– Сколько у вас гробов? – спросили в Нагасаки.
– Четыре, – отвечал Конечников.
– Значит, еще копать четыре могилы…
Сдав гробы с мертвыми матросами властям Нагасаки, иеромонах Алексей устроил их погребение на русском кладбище в Иносе и десять дней (в ожидании парохода) не снимал с ноги перевязки, скрывавшей донесение рюриковцев. Он писал: «Все это время тайная полиция не оставляла меня ни на минуту, а при отплытии в Шанхай мне дали 35 рублей на билет. К моему несчастью, все китайцы принимали меня за японца…»
В Шанхае он навестил крейсер «Аскольд», у которого из пяти дымовых труб две были срезаны как бритвой, а три зияли скважинами попаданий. Прорываясь из Порт-Артура, крейсер «Аскольд» выдержал лютейший бой с японцами, а теперь успокоился в доке; ремонт обещал быть затяжным, и потому разоружение «Аскольда» прошло безболезненно для престижа команды. Артурцы встретили священника приветливо, собрали для него деньжат, чтобы он приоделся по-божески. Якут купил себе элегантную «тройку», фасонистый котелок и тросточку, впервые в жизни ощутив себя пижоном. В таком виде он дал интервью для шанхайской газеты, выходившей на английском языке, и, пожалуй, именно в Шанхае прозвучало первое слово правды о жестокой схватке наших крейсеров с эскадрою Камимуры. Это же интервью было перепечатано потом в Москве и в Петербурге, откуда оно пошло гулять по газетам русской провинции…
С помощью французского консула Конечникову лишь осенью удалось устроиться на немецкий рефрижератор, который за «страховые» проценты брался доставить бананы из Манилы во Владивосток. С этого корабля он и ступил на родную землю.
99 
