Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
52 
Закончив описание операции, она захлопнула историю болезни, откинулась на спинку кресла, отпила кофе. М-м-да! Простые действия и движения не помогали! Можно, конечно, еще встать, походить по кабинету, пойти детишек своих проверить в отделении с обходом.
Ну, что еще? Полы, скажем, помыть вместо санитарки Федосеевны или чего позаковыристей – поругаться «за правое дело» с завотделением! Хотя нет, чего с ним ругаться, он и сам «за правое», и еще как! Ну, тогда с коллегой Малюковым на вечную тему его наплевательства к больным, тягу к взяточничеству и плохую работу.
– А нету Малюкова, – вслух пожурилась Катерина. – У него сегодня ночное.
Тогда что?
«Тогда правду, – вздохнула Катерина Анатольевна. – Сбежала. Точно!»
Она вспомнила взгляд Бойцова, когда он посмотрел на нее, до конца не выйдя из прошлого, из воспоминаний непростых.
Ну ладно, ладно, не вспомнила – не забывала! Несла в себе все время, пока спала недолгие часы, проснулась, занималась Соней, кожей чувствуя его близкое присутствие, ехала на работу. Только во время операции отодвинула, убрала, забыла, а из операционной уже с ним вышла.
Этот. Его. Взгляд!
Она поняла, услышала, почувствовала, что он подумал! Он решил, постановил и принял, как уже свершившееся, что займется с ней, Катериной Воронцовой, любовью. И ее понимание, согласие-несогласие, уже не имело значения.
Мужик с такой силой воли, которого жизнь пропустила через кузнечное горнило, закалив в дамаск, в ухаживающие расшаркивания не играет.
Она, само собой, тоже не учебная шпажка, а боевой клинок и закалкой в том же кузнечном цеху не уступает! Но…
Но Катерина знала, честно признавалась себе, что уже шла ему навстречу и ни черта не зависит теперь от ее осознанного нежелания уступать, вполне оправданного возмущения из серии «фи, разве можно так прямолинейно!».
Осмысленное – это наносное, игры в социальную мораль и потакание выкрутасам своего характера. Внутри, пугающее, подсознательное – вот настоящее!
Как решиться на что-то запретное, тайно желаемое, неразрешенное? Знаешь, что сделаешь вопреки всему, и уговариваешь себя, с восторгом осознавая, что не уговоришь: «Ой, ой, это же страшно, нельзя!»
И «ой», и «нельзя», и «страшно», но уже решился и шагнул, еще до всех этих «ой», которые и произносишь больше для очистки совести, что-то из разряда правильных поступков: «Я же себя отговаривала!»
Она не отговаривала!
Знала, что произойдет, где, когда, как, это не важно, технические детали – произойдет! И понимание холодило мурашками ожидания грудь.
Он притягивал ее, завораживал, будил что-то скрытое в ней, расшевелив спавшую сексуальность.
«Может, Тим приедет и остановит все это?» – с последней надеждой подумала Катерина.
– Осталось восемь дней, – прошептала Катерина.
Тимофей вернулся из армии, когда Катерина сдавала последний выпускной экзамен в школе. Катька, наверное, около часа все плакала от счастья, не выпуская его руки, за которую ухватилась двумя ладошками, и никак не могла остановиться. Следующий час ее «выгульного» времени они потратили на то, чтобы ликвидировать следы радостного слезотечения. Прикладывали лед, который Тим выпросил у продавщицы ларька, и пакетики с чаем из двух пластмассовых стаканчиков, купленных в том же ларьке.
И говорили без остановки.
На выпускной бал Катерина не пошла. Ей были безразличны и школа, и ее одноклассники, имен которых она и не помнила, и само торжественное мероприятие. Получив свою золотую медаль, она послала прощальный поцелуй учебному заведению и с чистой душой пошла дальше по жизни.
Но у Ксении Петровны на участие в «отмечании» она отпросилась.
– У нас состоится выпускной вечер в школе, – доложила Катерина, встав как положено перед бабушкой по стойке «смирно».
– И что ты хочешь мне сообщить? – строго и недовольно спросила товарищ Александрова.
– Это официальное мероприятие, сначала нам в торжественной обстановке вручат аттестаты, после чего состоится праздничный банкет и гулянье по ночной Москве под руководством преподавателей. – Официальный тон протокола бабушка уважала больше всего.
Бабушка уважала, а Катерина пользовалась этой ее слабостью в нужных ей целях.
– Денег на одноразовое расфуфыривание и твои наряды у нас нет, – не то чтобы отказала она.
– Значит, я пойду в том, что у меня есть, но на проведение вечера сдать небольшую сумму придется.
Ксения Петровна поразглядывала внучку каким-то странным взглядом. Долго разглядывала. Задумчиво.
52 
