— А вы какая?
— Не знаю. Только чувствую: вечное уединение для меня не выход. Если я когда-либо и касалась рукою небес, то ногами все равно всегда стояла на земле.
Джоан внимательно выслушала, а после с участливым видом взяла девушку за руку.
— У вас что-то случилось? В прошлом?
Тина заметила: она спрашивала как человек, знающий настоящую цену внутренним переживаниям, а возможно, даже горю.
«Вот именно, — подумала девушка, — в прошлом».
— Случилось. Но это даже помогло мне… Я лучше узнала себя и людей.
— Несчастная любовь? — прошептала Джоан.
— Я не знаю, — искренне призналась Тина, — несчастная или счастливая.
— Расскажите! — Большие карие глаза Джоан смотрели с мольбой. Это не было пустым любопытством, за просьбой скрывалось большее — желание сквозь призму чужого несчастья глубже осознать и понять свою собственную трагедию.
У Тины давно не было подруги, у Джоан тоже, и обе женщины почувствовали сильную потребность сблизиться, поговорить по душам.
Рассказать? Вот так сразу раскрыть душу незнакомой женщине? Но почему бы и нет!
Не расположенная к полной откровенности, Тина умолчала в своем рассказе о некоторых подробностях, но все же… Она словно вернулась туда, в Кленси, на четыре года назад, и с каждым произнесенным словом ее нынешняя меланхолия растворялась в воспоминаниях, которые, как это часто бывает, казались даже более яркими, чем была прежде сама действительность. Девушка сказала Джоан, что молодой человек, которого она полюбила, солгал, признаваясь в ответных чувствах, и нарушил обещание написать ей письмо.
— А куда он уехал?
— В Америку. Я узнала, что пароход едет от Сиднея до Сан-Франциско.
— Сан-Франциско! — воскликнула Джоан. — Тина! Я могу попытаться помочь! Как имя этого человека?
— Боюсь, он не вашего круга, миссис Пакард.
— Прошу вас, Тина, называйте меня по имени… О, это неважно! Мир потрясающе тесен, я много раз убеждалась… Так как его зовут?
Тина неохотно ответила:
— Конрад О'Рейли.
— О'Рейли? Ирландец?
— По отцу. — Тина уже была не рада, что заварила эту кашу. — Я… не желаю его искать. Зачем? Я не хочу и не могу заставить этого человека любить меня против воли!
Джоан покраснела. Точно провинившаяся школьница, она водила носком туфли по мокрой скрипучей траве.
— Но… хотя бы узнать, где он и что с ним.
Тина задумалась. В самом деле, может быть, у Конрада давным-давно другая женщина, своя семья… Ей было бы очень больно, но она не питала бы больше надежд и постаралась бы его забыть. О Господи! Она же пыталась забыть его все это время и… не могла.
Тина не желала признаваться собеседнице в том, в чем с трудом признавалась себе: на самом деле она мечтала, чтобы Конрад, если он жив, когда-нибудь вернулся в Австралию, к ней, Тине Хиггинс. Разве не он нагадал ей по руке второе замужество, сына и полное счастье? Впрочем, это, конечно же, была просто глупая шутка.
— Мой муж вряд ли что-нибудь знает, но у отца очень большие связи, — продолжала Джоан, — и вообще, я сама займусь поисками. Скажите, у этого человека есть особые приметы? Как он выглядит? Чем занимается?
— Не знаю, — ответила Тина, подумав о том, что Конрад О'Рейли весь, целиком и полностью, состоит из особых примет. — Раньше он писал музыку.
Брови Джоан удивленно поползли вверх.
— О! — промолвила она. — Это уже кое-что!
Она попыталась разговорить девушку на эту тему, но Тина отвечала односложно: это была не ее тайна и вообще не ее жизнь.
Они еще долго бродили по казавшимся заброшенными, а на самом деле просто ждущими своего часа лугам, по склонам ближайшего пустынного холма, бродили до тех пор, пока Мелисса не устала и, расхныкавшись, не запросилась на руки; а потом еще некоторое время, пока у Джоан не начали ныть отягощенные ношей руки и окончательно не промокли ноги в тонких туфлях. Тине было проще: серая накидка из плотной шерсти надежно защищала от холодного ветра, а высокие ботинки на толстой подошве — от сырости.
Молодая женщина не утаила своего несчастья — в ответ на свой рассказ Тина услышала полную отчаяния и боли исповедь. Джоан и в самом деле не видела выхода из создавшейся сложной ситуации своей семейной жизни. Она хотела получить совет, а Тина в растерянности не знала, что ответить.
Они стояли друг против друга — две двадцатилетние женщины, такие разные и в то же время похожие, как все на свете дочери Евы.