Особенно,... 
147 
Конрад взглянул на них и подумал, что ошибся вчера: вряд ли эти люди были довольны своей участью, они тоже являлись своеобразными жертвами каких-то жизненных обстоятельств.
— Должны же вы как-то отрабатывать то, что мы вам даем! — процедил второй.
— Зуботычины и пинки? — мрачно пошутил Даллас.
— Идите вон туда! — кивнул один из парней. Конрад и Даллас поплелись к указанному месту, жмурясь от яркого света. Блеклый, голубовато-зеленый пейзаж эвкалиптового леса был пронизан солнечными лучами, блики блуждали по траве и вспыхивали в гуще тусклых листьев. Небо было изумительно голубым, точно перевернутые снизу вверх воды тихой прозрачной лагуны. На этом жизнерадостном фоне лик несчастных пленников казался по-особому зловещим. Второй бандит, очевидно обозленный на вся и всех в мире, злорадно ухмыльнулся при виде синяков и ссадин на лице Конрада: если жизнь не мила, иной, бывает, мрачно радуется любому горю любого существа.
Пленникам развязали руки, и оба тут же принялись растирать онемевшие запястья. Конрад, болезненно морщась, притронулся к ране на голове — волосы в этом месте слиплись и покрывали кожу твердой коркой, под которой он ощутил противную тепловатую сырость.
— Дайте воды! — попросил он.
Один из бандитов с издевкой плеснул ему в лицо из жестянки, но другой, оттолкнув руку товарища, протянул Конраду посудину.
— Пей! — сказал он и, обратившись к приятелю, произнес: — Что толку мучить их, а? Тем более, если Блайт всерьез собирается получить за них выкуп!
— Как бы не так! За одних вон уже получил — дня не прошло! — И кивнул куда-то в сторону.
Даллас принял от Конрада посудину с мутной водой, залпом выпил и поморщился.
— Как вы? — шепнул он Конраду, видя, что тот едва стоит на ногах. — Держитесь!
— Ничего, справлюсь…
Парни, охранявшие пленников, привели их к оврагу, на краю которого лежало несколько пугающих неподвижностью тел; при взгляде на них Конрад и Даллас одинаково вздрогнули и отвели глаза.
— Заройте мертвецов! — распорядились бандиты. — Им вредно лежать на солнышке!
Сказав это, они отошли в сторонку и, усевшись на ствол срубленного дерева, не глядя на пленников, принялись жевать скудный завтрак.
Жертвы — пожилой господин в дорогом белом костюме, трое мужчин средних лет и молодой человек — судя по всему были пристрелены совсем недавно. Даллас отворачивался, стараясь не смотреть в их лица. Откуда здесь взялись эти люди? Их не могли привести издалека, значит, где-то поблизости проходит дорога, есть какой-нибудь город или станция. Почему их убили?
— Только от этих избавились, опять новые! — словно прочитав его мысли, произнес один из парней. — С теми Блайт не захотел возиться, а эти что?.. Черта с два получишь за них выкуп!
— Ладно, пусть мертвецов зароют, — лениво промолвил другой, — и то польза… Теперь деньги есть, может, ребята хотя бы поесть принесут! А девчонка могла бы и подольше протянуть, как думаешь?
На что его приятель только махнул рукой.
Даллас машинально оглянулся: девчонка? И внезапно увидел девушку. Она лежала в стороне, в чахлых колючих кустиках, за ветки которых зацепилось ее одеяние, издали напоминавшее ворох старого полусгнившего тряпья.
Взяв валявшуюся поблизости корягу, Даллас для вида спихнул одного из убитых в овраг (к его удивлению, тело упало не мягко перекатываясь, как куль с мукой, а твердо, точно кусок бревна), потом приблизился к девушке.
Она лежала на боку, с подломленной под себя рукой, бессильно вытянув вторую, тонкую, опутанную синеватыми жилками, уткнувшись лицом в опавшие жесткие листья. Ни за что на свете не пожелал бы Даллас заглянуть в это лицо!
Длинные, потерявшие блеск, спутанные, а местами сбившиеся в войлок волосы девушки сливались с серой травой. Грязное платье было разорвано снизу и до бедра; взгляд Далласа упал на длинные обнаженные ноги… Молодой человек вздрогнул в суеверном ужасе, пронзенный внезапной мыслью об их красоте, и отвернулся. Немного погодя он вспомнил, с чем бы мог сравнить свое ощущение. Когда-то в детстве Даллас подобрал голубиное яйцо и долго любовался его хрупкостью и фарфоровым блеском, а после, положив находку в кухонный шкаф, позабыл о ней. Вспомнил много позже, когда на красивой голубоватой поверхности обнажилась зловещая чернота, тогда он с чувством гадливости выбросил яйцо. И все-таки оно по-прежнему казалось красивым, какой-то особой, пугающей, неестественной красотой существа из потустороннего мира.
147 
