Хотя концовка довольно странная, как будто подразумевается продолжение. Но всё равно,... 
161 
– Сен-Сир не выдержит натиска и сдаст город.
– Сен-Сир, – ответил Моро, – это мой давний ученик, и не пойму, почему вы столь дурного о нем мнения? Я предлагаю не штурм Дрездена, при котором наша армия расплющит лоб о стены города, а лишь обложение его с батареями…
Русские поддержали Моро, а Шварценберг обещал, что во время обложения устрашит Наполеона своими демонстрациями, маневрируя с обозами. Моро с раздражением сказал:
– Наполеон не тот человек, которого можно устрашить маршами да еще с обозами. Зато его демонстрации уже не раз вынуждали противников оставлять позиции…
Казалось, на том и порешили. Но в штабе Богемской армии (ночью!) Лангенау убедил Шварценберга составить диспозицию к утреннему штурму. Вернее, даже не штурм, а лишь попытку к штурму они желали обратить опять-таки в демонстрацию силы. Диспозиция была составлена по всем правилам бюрократического идиотизма: «Первая колонна марширует влево, разворачиваясь направо; вторая колонна марширует направо, после чего разворачивается налево…» Курьеры с приказами поскакали, а союзников даже не оповестили. Но именно в это время Наполеон, словно метеор, летел к Дрездену. Бауценское шоссе не могло бы пропустить через себя целую армию, которая (при движении единой колонной) вытянулась бы в длиннейшую «кишку». Наполеон расчленил армию на ряд отдельных, укороченных колонн, двинув их фронтально – проселками, но в общем направлении на Дрезден…
Было еще темно. Моро проснулся от грохота артиллерии. В соседней комнате Рапатель уже заряжал пистолеты.
– Что случилось… ты не знаешь?
– Сам удивлен. Но дело, кажется, разгорелось.
– Странно. Надо поспешить. А где мои сигары?
В карман серого пальто Моро опустил коробку сигар, набросил на голову высокий цилиндр. Предчуя дорогу, Файф радостно визжал. К удобным сапогам американского фермера Моро прицепил шпоры, и только эти шпоры выдавали в нем военного человека. Было туманно, впереди слышалась канонада. Спрессованный угар сгоревших порохов наполнял долины дымом, в котором метались фиолетовые языки пушечного огня. Моро придержал лошадь. Он увидел кузнечный фургон, опрокинутый взрывом в канаву. Дверцы его были сорваны с петель, а внутри фургона зияла странная пустота.
– Что вы остановились? – спросил Рапатель.
– А куда же делись все гвозди? Куда подковы?
– Да их уже растащили… спешим, женераль.
В пороховом чаду битвы, словно в тумане, качались высокие метелки гусарских султанов, похожие на камышовые стебли, растущие из чудовищного болота. И гусары исчезли.
* * *
На Рекницких высотах было тесно от множества штабных офицеров, окружавших Барклая и его помощников.
– Видите, что творится, – сказал Барклай, поворачивая к Моро свое плоское, бледное лицо. – Шварценберг начал штурм, не предупредив нас… За ним уже послали!
Александр, свесясь из седла, беседовал с лазутчиком, сообщившим, что Наполеон уже в Дрездене со своей армией. Заметив Моро, император вытянул руку в сторону битвы:
– Что за бедлам? Неужели такими вот вивисекциями я должен расплачиваться за «дружбу» с Веною?
– Сир, – отвечал Моро, – у России не десять армий, а всего одна, и ее надобно поберечь. Велите Барклаю ослабить давление Мортье на. левом фланге. А справа дивизии Нея? Тоже неплохо, черт побери… Надо выкручиваться!
– Возможно ли отменить эту дурацкую диспозицию?
– Если поспешить, то – да…
Громы артиллерии сотрясали почву и воздух, испуганный Файф крутился между ног лошади своего хозяина. Панорама обширной битвы прояснялась. Шварценберг прибыл вместе с Лангенау – оба пристыженно-жалкие, сами не понимающие, что они натворили. Теперь всю вину сваливали на Наполеона, который, не спросясь у них, дураков, проник в Дрезден, а не остался торчать в Лузации. Моро возвысил голос на Шварценберга и на его паршивую «няньку» Лангенау:
– Кто вам позволил изменять решение военного совета армий всей коалиции? На что вы, господа, рассчитывали? Или на свой гений, или на энтузиазм союзных армий?
Шварценберг ответил (и довольно-таки резко), что «энтузиазм» – слово из лексикона якобинских клубов, а в его армии энтузиазм заменяется послушанием. Грубый намек вывел Моро из терпения, он швырнул под ноги шляпу, которую и поддал носком фермерского сапога.
– Теперь-то я понимаю, почему французы колотят вашу милость семнадцать лет подряд… Отменяйте диспозицию!
– И быстрее, – поддержал Моро царь.
161 
