20 
— Все прошло, Билл? — промолвила она еле слышно. — Ничего уже не вернуть?
— Не знаю, — ответил я. — Господи, ничего я не знаю.
И знать не хочу — страшно. Страх, меня терзал страх. Никакой уверенности — ни в чем. Мы выросли в мире купли и продажи, и где нам теперь знать, что настоящее, а что нет.
Я внезапно протянул руку к пульту управления, и экраны отключились. И тотчас же пестрые полосы свились в кричащие слова; выписанные ньюколором, они горят одинаково ярко и ночью и днем. ЕШЬ — ПЕЙ РАЗВЛЕКАЙСЯ — СПИ! С минуту эти призывы вспыхивали в полном безмолвии, потом отключился звуковой барьер и в тишину ворвались вопли: ЕШЬ — ПЕЙ — РАЗВЛЕКАЙСЯ — СПИ! ЕШЬ — ПЕЙ — РАЗВЛЕКАЙСЯ — СПИ! БУДЬ КРАСИВЫМ! БУДЬ ЗДОРОВЫМ! ЧАРУЙ — ТОРЖЕСТВУЙ — БОГАТЕЙ — ОЧАРОВАНИЕ — СЛАВА! ДЫМ ВЕСЕЛЬЯ! ПОМАДКА! ЯСТВА МАРСА! СПЕШИСПЕШИСПЕШИСПЕШИСПЕШИСПЕШИ! НИОБЕ ГЕЙ ГОВОРИТ — ФРЕДИ ЛЕСТЕР ПОКАЗЫВАЕТ — В «РАЙСКИХ КУЩАХ» ТЕБЯ ЖДЕТ СЧАСТЬЕ! ЕШЬ — ПЕЙ — РАЗВЛЕКАЙСЯ — СПИ. ЕШЬ — ПЕЙ — РАЗВЛЕКАЙСЯ — СПИ! ПОКУПАЙПОКУПАЙПОКУПАЙ!
Айрин вдруг стала меня трясти, и лишь тогда, глянув в ее побелевшее лицо, я понял, что она кричит, а вокруг в упорном, неотвязном гипнотическом вихре красок бушевало создание лучших психологов земли сверхреклама, которая хватает тебя за горло и выдирает у тебя последний цент, потому что в мире больше не хватает денег. Я обнял одной рукой Айрин, а другой снова включил экраны. Мы были оба как пьяные. Вообще-то говоря, реклама не обязательно тебя так ошарашивает. Но, если ты выведен из душевного равновесия, она представляет реальную опасность. Реклама ведь воздействует на душу, на чувства. Она всегда отыщет уязвимое место. Она избирает мишенью самые сокровенные твои желания.
— Успокойся, — сказал я. — Все хорошо, все, все хорошо. Смотри. Экраны включены. Эта дьявольщина сюда больше не прорвется. Только в детстве это очень худо. У тебя еще нет защитной реакции, и тебе на определенный лад штампуют мозги. Не плачь, Айрин. Пойдем в комнату.
Я нацедил еще по бокалу себе и Айрин. Она плакала, не в силах успокоиться, а я говорил, говорил без умолку.
— Во всем виновата система штамповки мозгов, — говорил я. — Едва подрастешь, как тебе начинают забивать голову. Фильмы, телевизор, журналы, кинокниги — все средства воздействия идут в ход. Цель одна — тебя заставляют покупать. Всеми правдами и неправдами. Прививают искусственные потребности и страхи до тех пор, пока ты уже не можешь отличить настоящего от поддельного. Ничего подлинного, даже дыхание — и то поддельное. Оно зловонно. Принимай хлорофилловые пастилки «Сладостный вздох». Черт побери, Айрин. Знаешь, почему наша семейная жизнь полетела кувырком?
— Почему? — с трудом разобрал я сквозь носовой платок.
— Ты вообразила меня Фредди Лестером. А я, наверно, решил, что ты Ниобе Гей. Мы забыли, что мы настоящие, живые люди, с мыслями, с чувствами. Не удивительно, что из браков нынче ничего путного не получается. Думаешь, я потом не горевал, что у нас с тобой так нелепо все сложилось?
Мне стало легче. Я высказал, что было на душе, и ждал, пока она успокоится. Она взглянула на меня не отнимая от лица носового платка.
— А как же Ниобе Гей?
— К черту Ниобе Гей!
— И ты не будешь меня попрекать Фредди Лестером?
— Зачем? Ведь он всего-навсего плод воображения, как и Ниобе Гей. Наверно, даже и в «Райских кущах».
Айрин взглянула на меня поверх носового платка, и в глазах у нее промелькнуло странное выражение. Потом она высморкалась, прищурилась и улыбнулась мне. Я не сразу сообразил, чего она ждет.
— В тот раз, — напомнил я ей, — я наговорил всякой романтической чепухи. А теперь…
— Что теперь?
— Пойдешь за меня замуж, Айрин?
— Пойду, Билл, — ответила она.
Наступила полночь Междугодья, и через минуту после полуночи мы поженились. Айрин просила дождаться нового года. Междугодье, сказала она, такое насквозь выдуманное. Его и вообще-то нет. Этот день не в счет.
Я порадовался за Айрин — наконец-то она рассуждает здраво. В прежние времена ей такое и в голову не приходило. Сразу же после брачной церемонии мы включили полное ограждение. Мы знали: как только механические информаторы объявят о нашей женитьбе, нас затопит лавина рекламы, рассчитанной специально на такие случаи. Даже само бракосочетание пришлось дважды прерывать — мешали нескончаемые объявления для новобрачных.
И вот мы одни в маленькой Нью-Йоркской квартире, в тиши и покое, вдали от всех. За окнами вопят и вспыхивают всевозможные небылицы, стараясь перещеголять друг друга, сулят славу и богатство всем и каждому. Каждый может стать самым богатым. Самым красивым. Источать самые благоуханные ароматы, жить дольше всех на свете. Но только мы одни можем остаться самими собой, потому что мы укрылись в тишине своего оазиса, где все было подлинным.
20 
