— Это Гэллегер, — объявил Элия. — И Силвер. Приятный сюрприз. Присоединяйтесь к нам.
— Только на один вечер, — кокетливо улыбнулась Силвер.
Гэллегер, приободренный чужим бокалом, вгляделся в мужчин. Джимми Тон был здоровенный, загорелый, красивый детина с выдвинутым подбородком и оскорбительной улыбкой. Отец представлял собой помесь Нерона с крокодилом.
— Мы тут празднуем, — сказал Джимми. — Как это ты передумала, Силвер? А говорила, что будешь ночью работать.
— Гэллегер захотел с вами повидаться. Зачем — не знаю.
Холодные глаза Элии стали совсем ледяными.
— Т-ак зачем же?
— Говорят, мы с вами подписали какой-то контракт, — ответил Гэллегер.
— Точно. Вот фотокопия. Что дальше?
— Минутку. — Гэллегер пробежал глазами документ. Подпись была явно его собственная. Черт бы побрал робота!
— Это подлог, — сказал он наконец.
Джимми громко засмеялся.
— Все понял. Попытка взять нас на пушку. Жаль мне вас, приятель, но вы никуда не денетесь. Подписали в присутствии свидетелей.
— Что же, — тоскливо проговорил Гэллегер. — Полагаю, вы не поверите, если я буду утверждать, что мою подпись подделал робот…
— Ха! — вставил Джимми.
— …который гипнозом внушил вам, будто вы видите меня.
Элия погладил себя по блестящей лысой макушке.
— Откровенно говоря, не поверим. Роботы на это не способны.
— Мой способен.
— Так докажите. Докажите это на суде. Если вам удастся, тогда, конечно… — Элия хмыкнул. — Тогда, возможно, вы и выиграете дело.
Гэллегер сощурился.
— Об этом я не подумал. Но я о другом. Говорят, вы предлагали мне сто тысяч долларов сразу, не считая еженедельной ставки.
— Конечно, предлагали, разиня, — ухмыльнулся Джимми. — Но вы сказали, что с вас и двенадцати тысяч довольно. Вы их и получили. Однако утешьтесь. Мы будем выплачивать вам премию за каждое изобретение, полезное «Сонатону».
Гэллегер встал.
— Эти рожи неприятны даже моему беспринципному подсознанию, — сообщил он Силвер. — Пошли отсюда.
— Я, пожалуй, еще побуду здесь.
— Помните о заборе, — таинственно предостерег он. — Впрочем, воля ваша. Я побегу.
Элия сказал:
— Не забывайте, Гэллегер, вы работаете у нас. Если до нас дойдет слух, что вы оказали Броку хоть малейшую любезность, то вы и вздохнуть не успеете, как получите повестку из суда.
— Да ну?
Тоны не удостоили его ответом. Гэллегер невесело вошел в лифт и спустился к выходу.
А теперь что? Джо.
Спустя четверть часа Гэллегер входил в свою лабораторию. Там были зажжены все лампы; в близлежащих кварталах собаки исходили лаем — перед зеркалом беззвучно распевал Джо.
— Я решил пройтись по тебе кувалдой, — сказал Гэллегер. — Молился ли ты на ночь, о незаконнорожденный набор шестеренок? Да поможет мне бог, я иду на диверсию.
— Ну и ладно, ну и бей, — заскрипел Джо. — Увидишь, что я тебя не боюсь. Ты просто завидуешь моей красоте.
— Красоте!
— Тебе не дано познать ее до конца — у тебя только шесть чувств.
— Пять!
— Шесть. А у меня много больше. Естественно, мое великолепие полностью открывается только мне. Но ты видишь и слышишь достаточно, чтобы хоть частично осознать мою красоту.
— Ты скрипишь, как несмазанная телега, — огрызнулся Гэллегер.
— У тебя плохой слух. А мои уши сверхчувствительны. Богатый диапазон моего голоса для тебя пропадает. А теперь — чтоб было тихо. Меня утомляют разговоры. Я любуюсь своими зубчатками.
— Предавайся иллюзиям, пока можно. Погоди, дай только мне найти кувалду.
— Ну и ладно, бей. Мне-то что?
Гэллегер устало прилег на тахту и уставился на прозрачную спину робота.
— Ну и заварил же ты кашу. Зачем подписывал контракт с «Сонатоном»?
— Я же тебе объяснял. Чтобы меня больше не беспокоил Кенникотт.
— Ах ты, самовлюбленная, тупоголовая… эх! Так вот, из-за тебя я влип в хорошенькую историю. Тоны вправе требовать, чтобы я соблюдал букву контракта, если не будет доказано, что не я его подписывал. Ладно. Теперь ты мне поможешь. Пойдешь со мной в суд и включишь свой гипнотизм или что там у тебя такое. Докажешь судье, что умеешь представляться мною и что дело было именно так.
— И не подумаю, — отрезал робот. — С какой стати?
— Ты ведь втянул меня в этот контракт! — взвизгнул Гэллегер. — Теперь сам и вытягивай!