— Не такой я вас себе представляла, — заметила Роуз Макаслин, доставая из буфета жестяную банку с ароматными чайными пакетиками.
— А какую невестку вы ожидали?
Синие глаза были семейной чертой, от Роуз их унаследовали и сын и внук.
— Точно не скажу. Может, кричаще эффектную особу. Или кого-то, кто готов взять на себя воспитание Мэтта и либо пинками загонит Дрю в прежнюю форму, либо запугает его алкоголизмом. Не такую красивую и не такую… мягкую.
— Спасибо, — поблагодарила растроганная Арден. — Дрю сам пинками погнал себя восстанавливать форму еще до того, как мы поженились.
— Именно из этого я вывожу, что вы ему подходите, потому что подталкиваете его к возвращению на вершину. — Она склонила голову на бок. — Он очень любит вас, понимаете.
— Думаю, да, любит.
— Я рада. И чувствую большое облегчение. Я боялась, что, переехав после похорон Элли на тот крошечный островок, он будет гнить там всю оставшуюся жизнь. Но Дрю снова обрел счастье. У меня есть к вам только одна просьба.
— Какая?
Знакомый задорный блеск осветил глаза пожилой женщины.
— Заставьте его почаще привозить вас и моего внука к бабушке в гости.
* * *
Они поехали сначала в Феникс, потом в Даллас, Хьюстон, Новый Орлеан. Дрю демонстрировал впечатляющие достижения, устойчиво побеждая в квалификационных раундах, но проигрывая в финальных. Но ни он, ни Хэм не унывали, ведь спонсоры убедились, что получают лучшее за свои деньги. Потом Дрю выиграл в Мемфисе. И в Атланте. И в Цинциннати. Его место в теннисной иерархии постепенно повышалось.
Арден устала от переездов, но сияла от успехов Дрю. Жизнь в разъездах была трудной, особенно с ребенком, таким энергичным и любознательным, как Мэтт. Она написала все статьи в соответствии с контрактом, заключенным до отъезда с Гавайев, и была счастлива узнать, что их напечатали без исправлений. И пока отклонила предложения о дальнейшей работе.
— Как проводишь день, пока меня нет? — как-то ночью спросил Дрю, когда они лежали обнявшись после любви. — Скучаешь?
— Скучаю? С Мэттом, следующим за мной по пятам? Едва ли.
Арден прижалась теснее, упиваясь защищающим теплом.
— А во время твоих матчей предвкушаю и… мечтаю… об этом.
Она провела рукой по низу его живота, потом коснулась интимного места. Дрю затаил дыхание, почувствовав требовательный захват ее пальцев.
— Господи Боже, Арден, пытаешься убить меня, чтобы получить страховку? Сегодня я победил в тяжелой игре — пять из семи сетов — и… затем любил тебя… Святые небеса…
— Не похоже, что ты на грани краха. Напротив… — прошептала она, поглаживая твердеющую длину.
— А когда не обдумываешь способы свести мужа в преждевременную могилу, то чем занимаешься? — задыхался он.
— Пишу.
— Пишешь?.. Нет, не останавливайся… да, так… о, черт… пишешь что?
— Разное. Заметки для романа. Стихи.
— Стихи? Настоящая поэзия — это то, что ты сейчас творишь со мной.
Перевернув жену на спину, он позволил ей поглотить себя жаждущей плотью.
— Напиши тысячу стихов вот про это.
* * *
Они были счастливы собраться домой. Хэм спорил и клянчил, и даже пытался принудить Арден оказать ему поддержку.
— Он должен играть на любом подходящем турнире, — убеждал менеджер, подчеркивая каждое слово резкими взмахами сигары.
— Хэм, Дрю хочет вернуться домой хотя бы на несколько недель.
— Вы можете переубедить его.
— Могу, но не буду.
— Я так и понял.
Хэм пихнул сигару в рот, выругался, а затем заявил, что отвезет их в аэропорт.
Мо открыл дом, проветрил и приготовил к их приезду.
Возобновилась обычная ежедневная рутина. Дрю каждый день играл в клубе «Вайали», работая над слабыми местами, которые выявляли они с Хэмом. Арден занималась Мэттом и планировала их следующий тур, на сей раз в Европу. Утомляли одни только размышления о поездке. Как она сможет объяснить не понимающим по-английски официантам, что Мэтт предпочитает арахисовое масло и сэндвичи с конфитюром, а не что-то из их меню с непомерными ценами? Она и англоговорящих-то не всегда могла убедить.
Однажды днем она отдыхала в их шикарных апартаментах, свернувшись в одном из кресел возле широкого окна, когда вошел Дрю. Он опустил теннисную сумку прямо у двери, потом они смотрели друг на друга через комнату, безмолвно телеграфируя любовь, расцветающую между ними последние несколько недель.