Особенно,... 
28 
— Я справлюсь. Кроме того, я не собираюсь жениться. А работа в полиции мне нравится: там интересно. Служишь обществу, распутываешь преступления, убийства и все такое. У меня это здорово получится.
— Не пойдет. Это дурацкая затея. Никаких денег. Живут подачками да смотрят, как бы подработать на стороне. Шпана…
— Но, пап…
— Адам, ты когда-нибудь видел, какую обувь носит полицейский? В лучшем случае «Флоршейм». Грубые башмаки на резиновом ходу, со стельками доктора Шолла, которые окончательно загубят твои ноги. Нет, так не пойдет. Это не для тебя. Твой удел — носить обувь от Лобба. От Джона Лобба с Джермин-стрит в Лондоне. На всей планете ты не сыщешь ничего лучше: и на ноге сидят идеально, и кожа самая качественная. Везде прошиты. Мягкие, как попка младенца. В них хоть кто будет выглядеть на миллион баксов.
— Пап, полицейским нужна практичная обувь, они же все время на ногах. Башмаки от Лобба — это, конечно, классно, но они враз износятся. Полицейским нужны…
— Ну, все, хватит! — Отец, брызгая слюной, переходит на крик. От него разит сигаретами «Мальборо» и маалоксом от изжоги. — Ты… ты должен заниматься бизнесом. Слышишь? Не как я — жить на крохи с продаж. Нет уж, Уолл-стрит, и не меньше! С твоими-то мозгами… да ты сразу пойдешь вверх. Не успеешь оглянуться, как станешь легко зарабатывать миллион в год, легко! Твое место рядом с такими, как банкир Феликс Рохатин.
— Деньги еще не всё. Есть и другие…
Словно ниоткуда он получает затрещину в ухо.
— Что ты можешь знать о деньгах? Ничего. Просто ни-че-го. Слушай меня. Деньги в жизни — это всё. Ничего важнее нет. Жена, семья, друзья — потом. Правильно расставляй приоритеты. Мой сын не станет полицейским. Усвоил?
— Да, сэр.
— Ну вот и молодец. Так кем ты хочешь быть?
— Бизнесменом. — Адам тут же быстро поправляется: — То есть банкиром.
— А каким банкиром?
— По инвестициям.
— Вот правильный выбор. Это твое. — Роберт Чапел нежно дотрагивается до красного пятна, полыхающего на месте, куда пришлась затрещина. — Тебе бы еще вес немного сбросить. Много ты видел толстомясых среди преуспевающих молодых людей в дорогих костюмах? То-то. Неудивительно, что твои дружки постоянно насмехаются над тобой. — Он потрепал сына по щеке. — Кто знает? Может, и на свидание надо бы сходить.
Образ отца исчезает. Звуки затихают.
В сознании Адама возникает новый образ… Одиночный выстрел пронзает темноту.
Адам видит развалившегося в кресле человека: ноги расставлены, лоферы от Лобба начищены до блеска, и сквозь запах пороха и крови он чувствует, как воняет кремом для обуви «Киви», которым пользовался его отец.
Это день, когда Адам Чапел стал партнером в «Прайс Уотерхаус».
Воспоминания улетучились. Прошлое исчезло.
С ненавистью к себе за то, что всегда старался быть таким, каким его хотел видеть отец, Чапел позволил себе плыть к исцеляющему свету.
Теперь было только настоящее.
— Месье Чапел, просыпайтесь, пожалуйста. Просыпайтесь. Пора проверить, как у вас дела. — Чья-то рука легко касается его щеки. — Как вы себя чувствуете?
Адам открыл глаза и увидел женщину-врача.
— Да вроде ничего, — ответил он, пытаясь сесть.
— Нет-нет, лучше еще немного полежите. Меня зовут доктор Бак. Я обрабатывала ваши раны, когда вы поступили вчера днем. Ваши ребра, там сплошные гематомы. Если бы были переломы, вы бы чувствовали боль, даже несмотря на лекарства.
Пытаясь вернуться в реальность, он обратил внимание, что доктор Бак хорошенькая, хотя больше похожа на сотрудницу научной лаборатории: никакой косметики, очки без оправы, бледная кожа и, если с больничными врачами здесь дело обстоит так же, как в Америке, уставшая от сверхурочной работы. На ней были синие джинсы и фиолетовая блузка, на ногах — белые босоножки. Если бы не стетоскоп на шее, он бы принял ее за активистку какой-нибудь политической группы, но никак не за своего лечащего врача.
Наклонившись над ним, она нажала на кнопку, и изголовье кровати немного приподнялось. В ожидании боли Адам затаил дыхание, но, к счастью, почувствовал только общую разбитость, будто накануне много и тяжело работал.
— Если не возражаете… — Доктор Бак раскрыла у него на груди халат и приложила стетоскоп к груди. — Хорошо, — негромко проговорила она и взяла его запястье. — Пульс у вас сорок четыре. Занимаетесь спортом?
28 
