Марина отвечала на вопросы журналистов. Рядом с ней стоял режиссер с женой. Неприятная пара: она — толстая, кургузая, в безвкусном костюме и огромных очках, он — долговязый, худой, с прыщавым невыразительным лицом. Режиссер поминутно громко хохотал, демонстрируя гнилые зубы.
Марина выглядела значительно моложе своих лет, во многом благодаря косметике. Но на меня такое обилие грима в сочетании с неестественно рыжими волосами произвело неприятное впечатление.
Она заметила меня, и между нами произошел немой разговор. Она надула щеки, давая этим понять, что я слишком толст, я в свою очередь показал на ее подмалеванные глаза и скорчил брезгливую гримасу. Потом приложил руку к щекам: это должно было обозначать, что ее щеки слишком запали, отчего резко обозначились скулы.
Она протянула мне свою морщинистую синеватую руку, которая сразу утонула в моей огромной, потной ладони.
— Ты бы хоть сел.
Я заметил неподалеку от нас троих мужчин, неотрывно смотревших в нашу сторону. Но глядели они, понятно, не на меня. Они вздыхали, переступали с ноги на ногу и не могли отвести глаз от голых, напудренных плеч Марины. Время от времени они менялись местами, неизменно сопровождая свои движения глубокими вздохами.
— Скоро меня увезут, — предупредила Марина. — Я даже не смогу поговорить с тобой. Скажи, что тебе нужно, и расстанемся.
— Ты сама все отлично знаешь.
Она протянула руку за рюмкой коньяка, отхлебнула глоток, потом закурила.
— Верно, я немного задержалась с посылкой. Но, поверь, я больше не нарушу наш уговор. И тебе вовсе незачем было приходить сюда. Ты получишь камень через несколько дней, самое позднее — через несколько недель.
Я покачал головой.
— Э-э, нет. Я устал ждать и подчиняться твоим капризам.
— А ты не мог бы оставить его мне еще на некоторое время? Ведь тебе он, собственно, не нужен.
Группка вздыхателей раздвинулась, пропустив вперед мужчину, стоявшего в центре.
— Милочка, — сладким голосом пропел он. — Милочка.
Потом он что-то сказал ей на незнакомом мне языке. Был он мал ростом — не больше метра сорока сантиметров, но с весьма внушительным животом. Pyки его были унизаны кольцами, а ноги напоминали две тонюсенькие жердочки.
— Потом, — нетерпеливо ответила Марина. — Потом.
И коротышка печально удалился, едва не касаясь пола фалдами своего фрака.
— Я жду уже год, Марина. Мне надоела вся эта канитель. Вначале все шло прекрасно, но с каждым разом сроки удлинялись. Не по моей вине. Разве ты не знаешь: сказано — сделано.
Она улыбнулась. Нежно. Призывно. Ее взгляд был полон света и ласки.
— Нравится тебе мое платье?
— Ужасное, — искренне сказал я. — Послушай, Марина, хватит валять дурака. Ты знаешь, зачем я пришел, так отдай мне камень. Сколько можно тянуть? Он мне нужен не меньше, чем тебе, пожалуй, даже больше. Так или иначе, я имею на него право.
Она не ответила и только молча тянула коктейль через соломинку. К нам подошел второй ее поклонник, весьма утонченный господин преклонного возраста.
— Надеюсь, я вам не помешал, — просюсюкал он. — Дорогая, здесь так холодно. Ты можешь простудиться. Я принесу тебе шубку.
— Хорошо, Эрнесто.
И он рысцой помчался в гардероб.
Вся эта игра стала действовать мне на нервы.
— Марина, верни мне камень. Надеюсь, ты принесла его?
— Конечно. Я всегда ношу его с собой. Но, может, ты согласишься еще немного подождать?.. Сейчас я просто не в состоянии без него обойтись. Потом я тебе его вышлю.
Подумав с минуту, я ответил:
— Нет.
Она едва не заплакала.
— Ты окажешь мне большую услугу. В обмен я отдам тебе все, что пожелаешь. Все. — Она многозначительно понизила голос. — Понимаешь? Ты только скажи, и я все сделаю. Ну, будь же добрым, хорошим.
На мгновение я заколебался, но затем снова покачал головой.
— Нет. Бесполезно.
— Почему?
— Ты бы и сама могла попять. Совсем не из-за этих твоих франтов. Прежде всего из-за меня самого. Я устал, дорогая, вот в чем главная причина. Хочу хоть иногда чувствовать себя свободным, иметь право делать то, что мне нравится.
— Со мной происходит то же самое.
— Увы, — сказал я, — другого способа вырваться из тисков нет. Пусть же и дальше камень будет принадлежать нам обоим. Тогда по крайней мере нам хоть иногда будет легче терпеть и ждать.