37 
— Не будет ангелов, Хартвиг. И папских башмаков. И людской благодарности тоже. Последняя — гораздо большая редкость, чем первое и второе. И мир тебе не спасти.
— Отчего же? — Он отхлебнул пива, посмотрев на меня из-за кружки. — Если я пойму, как управлять моим даром и как этому можно научить других людей…
— Придурок, прости господи, — обречённо вздохнул Проповедник, слушавший наш разговор. — Или опасный идеалист, что, впрочем, одно и то же. Послушай Людвига, сиди, как мышка. И тогда, возможно, ты проживёшь достаточно долго для того, чтобы увидеть райские кущи.
— Он хочет сказать, что как только ты начнёшь применять свой дар — сразу быстро умрёшь, — пояснил я. — Ты умеешь очищать души. Понимаешь это?
— Конечно, — с достоинством ответил он. — Но можно подумать, я такой первый.
— Нет, не первый, — усмехнулся я, не чувствуя никакой радости. — Был ещё один человек. Кажется, его звали Иисусом.
Хартвиг поперхнулся пивом и закашлялся.
— Честное слово, я не могу понять, почему ты не видишь всей опасности твоей ситуации, — устало сказал я. — Ты умеешь делать то, что не делает никто другой. Картограф Хартвиг, по сути дела, является гарантированным пропуском в рай. Как ты думаешь, сколько власть имущих вцепятся из-за тебя друг другу в глотки? Каждый хочет оказаться в райских кущах, а не в чистилище. И он ради этого пойдёт на всё, на любые преступления, потому что ты снимешь пятна с его души за эти поступки. Ты станешь очень ценным приобретением. Тебя запрут в золотой клетке, а может, в каменном мешке, и будешь спасать не мир, а одного князя, или герцога, или короля, или кардинала. Представь себе, князья Церкви рвутся попасть в рай не меньше простолюдинов, и у некоторых за душой достаточно много грехов, чтобы опасаться будущего. Даже наместник бога на земле не снимает пятна, а всего лишь отпускает грехи.
— Пока я слышу только о клетке, но не о смерти, — напомнил мне Хартвиг.
— Изволь услышать и о ней. Есть люди, которые убьют тебя за твои способности. Кто-то из зависти, кто-то из страха, кто-то из религиозного рвения, а кто-то из личной выгоды. Потому что ты представляешь угрозу. Для Церкви, к примеру. Они вряд ли готовы к тому, чтобы появился новый Сын Божий.
— Я не Сын Божий, — возразил он.
— Что с того? Найдутся люди, которые сделают тебя им. Поставят под своё знамя, повёрнут против Святой курии. В мире полно еретических учений. А если с ними будет Христос, способный на такие чудеса, не значит ли это, что правда на их стороне?
Хартвиг прикусил губу, задумался.
— Скажи, какому клирику понравится, что ты делаешь то, что не умеют они? Из-за еретических государств Церковь теряет стабильную власть, ты — тот, кто может пошатнуть её ещё сильнее, а потому солдаты Христовы постараются уничтожить тебя. Монахи из ордена святого Каликвия занимаются этим с зари христианства, и я бы не рискнул вставать на их пути. А если ты попадёшь в руки Ордена Праведности, они вытрясут из тебя всё, что ты знаешь, в надежде на то, что твоим способностям, действительно, можно научиться. Ну и потом закопают тебя в каком-нибудь безымянном овраге, чтобы ты не научил ещё кого-нибудь.
— А Братство? Что сделают стражи?
Я вздохнул, опёрся локтями о стол, поглядел по сторонам, но никто не интересовался нашей беседой.
— Братство, мой друг, убьёт тебя довольно быстро и без всяких колебаний. Мне кажется, ты жив лишь потому, что они не уверены, не научил ли ты ещё кого-то тому, что умеешь сам. Когда магистры убедятся, что ты такой — единственный и уникальный, — ты умрёшь. Видишь ли, для многих из нас ты представляешь весьма серьёзную опасность. Тёмные души остаются в этом мире лишь потому, что боятся ада. Грязные и злые, изменённые, они живут среди людей, и такие, как я, охотятся на них и уничтожают. Ты же — хочешь очистить людей, из которых появляются объекты моей охоты.
— Разве это плохо, избавить мир от тёмных чудовищ?
— Хорошо. В твоём понимании. Но вот только стражи останутся без работы. Потому что если появятся те, кто чистит пятна, и их будет много, Братство станет историей. Никто из нас этого не хочет.
— Речь ведь идёт не о том, что я берусь за чужую работу, — сказал Хартвиг, и взгляд его стал пристальным и понимающим. — Я знаю, что стражи получают, уничтожая души. От этого тяжело отказаться.
— Я бы сказал, невозможно, — тихо ответил я ему. — Именно поэтому тебя убьют. Чтобы не отказываться, и чтобы ты не попал в руки нашим врагам — Ордену, который бы обратил твои умения против нас. Твоя жизнь висит на волоске. Как только мой друг Карл поймёт, что в Богежоме нас ждать не стоит, магистры перестанут выжидать.
37 
