69 
— Шкуру этих зверей пробивает только швейцарская зенитка (калибром «восемь-восемь»). Это даже немыслимо, — говорил Паулюс, — если небесная артиллерия станет опускать стволы к самой земле, выступая в несвойственном ей амплуа.
Манштейн занимался устройством букета:
— На этих «восемь-восемь» пока и держимся…
Появились хлеб с зельцем, копченая колбаса. Манштейн сказал, что в недавнем бою пленен русский подполковник; он решил не передавать его в СД или СС:
— Потому что это старый, еще царский офицер. Я держу его при себе — под охраной в бане на огороде. Он предельно откровенен, и мы иногда с ним дискутируем.
— Любопытно. Пригласите его, — сказал Паулюс… Появился пленный (заспанный).
Седоватый ежик волос. Широкое лицо. Грубые руки. В петлицах гимнастерки — три шпалы. Пожалуй, никто, кроме Кутченбаха, не заметил, что он припадает на одну ногу. Увидев зондерфюрера войск СС, сидящего под иконой «Утоли мои печали», русский сказал:
— Ага! Вот этот тип и станет мордовать меня?
Кутченбах засмеялся, отвечая ему по-русски:
— Не бойтесь. Я не по этой части. Переводчик.
— Значит, в эмиграции нашего языка не забыли?
— Я не русский, а немец. Садитесь, пожалуйста.
Манштейн привычно запустил руку в магазинную тару и вытянул на стол четыре бутылочки — каждому по штуке.
— Никак не научусь открывать без штопора.
— Не велика мудрость, — сказал пленный, ударом ладони вышибая пробки, так что водка плеснулась за печку.
На его груди одиноко светилась медаль «XX лет в РККА», и Паулюс с некоторым удивлением заметил;
— Не слишком-то щедро вас награждает Сталин.
Подполковник оглядел Паулюса с ног до головы:
— Да, Гитлер щедрее… Но вы и воюете больше нашего. А у нас — что? Конфликт на КВЖД, конфликт на озере Хасан, конфликт на Халхин-Голе, конфликт на Карельском перешейке… Войн нет — одни конфликты: а с них, сами понимаете, воевать не научишься и орденов не нахватаешься.
Кутченбах долго изучал водочную этикетку.
— Цена три марки и пятнадцать пфеннигов… Дорого!
— А вам-то, — ответил пленный, — не все ли равно, что дешево, что дорого? Вы же за нашу водку не платили.
— Думаю, — ответил зондерфюрер, — приди вы в Берлин, вы бы тоже не стали выбивать в кассе чеки за хальб-литтер.
На это подполковник сказал ему:
— До Берлина-то нам еще топать и топать…
Кутченбах перевел, и все дружно захохотали.
— Ваш чин в царской армии? — спросил Паулюс.
— Штабс-капитан. Честь имею.
— Образование?
— Начал солдатом. В четырнадцатом. Три «георгия». Школа подпрапорщиков. Снова фронт. И стал штабс-капитаном. А военную академию имени Фрунзе закончил лишь в тридцать четвертом году… уже при Сталине.
— Я понимаю, — кивнул Кутченбах, — большевики после революции принудили вас к служению в своей армии.
— Я вступил добровольно. Потому что вы наседали на нас. А мне обидно. Как же? С четырнадцатого в окопах мурыжился, и вдруг… вы в Крыму! Вы в Пскове!
— Кстати, как и сейчас, — заметил Манштейн, протягивая пленному кусок колбасы, наколотый на вилку.
— Скажите, пожалуйста, — допытывался Паулюс, — почему вы при царе хорошо воевали, а сейчас отступаете? Наверное, вы, русские, не любите этого азиата Сталина?
— На это я могу вам ответить, что немцы при кайзере воевали тоже намного лучше, нежели сейчас при Гитлере. Дело не в Сталине! У меня нет никаких симпатий к этому человеку, но в свою последнюю атаку я поднимал людей с его грозным именем… Будь там Сталин или не Сталин, наши цели в этой войне четко определились: выгнать всех вас… обратно! И чтоб вы, немцы, даже забыли, по какой дороге ехали сюда ваши танки.
Ни Манштейн, ни Паулюс не обиделись, спрашивая:
— А вы разве сами не видите, что уже разгромлены?
— Не вижу! У нас Мамай был… триста лет на шее сидел, и то — спихнули. А с Гитлером мы скорее разберемся. Еще год, от силы два, и ваши «ролики» повернут обратно.
Пленный поднялся, и тут Кутченбах крикнул ему;
— Стоп, моторы! Ну-ка, снимайте правый сапог…
Подполковник прятал в сапоге ордена Ленина и Боевого Красного Знамени. Паулюс, шутя, приложил их к своей груди:
— А это у вас за что? Тоже за… конфликты? Русский офицер разом опустошил всю четвертинку?
— А ну вас всех… Чем с вами водку тут пить, так лучше отправьте меня за колючую проволоку, как всех. Там мне, знаю, будет хуже, чем в баньке. Но зато…
— Барон, — обратился Манштейн к Кутченбаху, — поставьте офицера в СД, и пусть ему устроят шарффер-немунг…
69 
