136 
– Сколько, Владислав Францевич?
– Пять «архиереев», – скромно отвечал Галле, держа под уздцы конягу, подслеповато щурившуюся на солнце.
Отсчитав по пять тысяч, покупатели говорили:
– Оставьте этого огненного рысака на память Клейгельсу, а мы уверены, что можем торговать до утра…
Но вот однажды пришел Умар Хасанович Карамышев, тоже владелец ресторана. Не глядя на лошадь, он долго торговался с Галле из-за каждого рубля, наконец отсчитал деньги и вдруг… вдруг потащил клячу за собой со двора.
– Ты куда ее? – оторопел Галле.
– Так я же купил, – отвечал Умар Хасанович. – Котлеты из нее не получатся. Но суп из костей сварить еще можно.
– Да ты с ума сошел! – растерялся Галле.
В самом деле, можно и растеряться: эту дохлятину еще не видели рестораторы от Кюба и Донона, обещавшие крупные барыши, а что им показывать, если этот Умар желает суп из костей варить… Мало того, он еще вступил в полемику.
– Это не я, а все вы с ума посходили, – сказал татарин. – Где это видано, чтобы я лошадь купил и обратно отдал.
Галле с руганью вернул ему обратно деньги:
– Только убирайся отсюда подобру-поздорову…
Скоро жена Клейгельса танцевала на балах в Зимнем дворце, блистая крупными бриллиантами. Клейгельс процветал.
Клейгельс процветал, и не было такого преступления в Петербурге, в котором бы он не был замешан. Скамья свидетелей не раз грозила ему обернуться скамьей подсудимых. Но Прокуроры, взывающие с трибуны к правосудию, боялись затронуть Клейгельса, и великолепная Фемида каждый раз отступала в тень, жалобно стоная, как побитая собачонка.
На суде Клейгельс держался наивным скромником.
– Господа, – взывал он к Судьям, – вы же знаете меня за человека известных форм, всю жизнь исполняющего законы…
Но скоро случилось невероятное: с Невы пропал пароход типа «речной трамвай», на котором петербуржцы катались на невские острова, ездили отдыхать па дачах в Мартышкино, на променады в Ораниенбаум. Сначала пропажу восприняли с юмором: наверное, капитан «трамвая» выпил лишку и загнал свой пароход в Ладожское озеро или в финские шхеры. Этой пропажей заинтересовался сам император Николай II:
– Не иголка же! Куда мог деться пароход, если все соседние державы подтвердили, что он не появлялся в их гаванях.
– Ваше величество, – прочувственно отвечал Клейгельс, – это темное дело прошу доверить мне…
Вражда с Плеве не прекращалась, и быть бы Клейгельсу под судом или в отставке, но градоначальника выручил Евно Азеф: он рванул Плеве бомбой вместе с его коляской, и Клейгельс перекрестился:
– Так ему и надо. Сам не жил и другим не давал…
Но еще до убийства на Клейгельса свалилась целая лавина чинов и наград: в чине генерал-лейтенанта он был возведен в генерал-адъютанты царя. Наконец, его назначили в Киев – генерал-губернатором Киевским, Волынским и Подольским.
Прощаясь с Клейгельсом, царь вспомнил:
– Все-таки куда же делся пропавший пароход?
– Ума не приложу, ваше величество.
– Странные дела творятся на Руси, – призадумался царь.
– Даже очень странные, – согласился Клейгельс…
Как и все жулики, Клейгельс был дальновиден. Приближение революции он ощутил заранее, как животные ощущают близость грозы – шкурой. Понимая, что она сметет его, словно мусор, Клейгельс уже не думал о спасении царя и отечества, а помышлял едино лишь о личном благополучии. Заняв пустующий в Киеве дворец, он сразу смекнул, что тут пожива богатая. Хотя дворец со всем его драгоценным убранством принадлежал казне, это никак не охладило служебного рвения Клейгельса.
– Отвинчивай люстры, – повелел он прислуге. – Ручки от дверей и окон тоже открутить. Ширмы снимайте с окон, ковры со стен скручивайте в рулоны. Какой замечательный паркет! – восхитился он. – Выбить все плашки, да осторожнее… О-о, и оранжереи! Красота… все растения придется пересадить!
Под сурдинку он распускал в городе слухи, что Киевское генерал-губернаторство скоро будет переиначено в «Киевский Край». Выпросив у казны шестьдесят тысяч рублей, он объяснял свою просьбу необходимостью пошива новых скатертей и постельных покровов. Все новое белье он хотел видеть обязательно с метками «Н. К.», что означало «начальник края».
Как только громыхнуло первыми раскатами грома революции, Клейгельс со всем добром бежал в свои имения и там затих, будто его никогда и не было на свете. Вот этого царь ему не простил: Клейгельс, как негодный товар, был изъят из обращения и сдан на догнивание в обширном складе отставных военных, опозоренных во время революции или в поспешном бегстве на полях Маньчжурии… Клейгельса быстро забыли.
136 
