Глава 40

— Так-то вот лучше. Правда, Майрон?

— Конечно, Карл.

— Мы сделали то, что должны были сделать.

— Ну да.

Майрон в этот момент занимался тем, что поедал венские сосиски. Желатин падал на пол быстрее, чем дебил успевал слизывать его с пальцев.

— Я тебе когда-нибудь рассказывал о нашем отчиме, Майрон?

— Ты говорил, что он был подонок.

— Это еще мягко сказано, Майрон. Однажды вечером наша мама привела с собой этого гада и объявила, что теперь он будет нашим новым папой. Как же! Мы с Сесилом сразу его возненавидели и не скрывали этого. С того дня, как они поженились, мы с ними воевали. А нам с братом никого, кроме нас самих, и не было нужно. Мы с ним составляли хорошую команду.

Он тяжело вздохнул.

— Делрей все-таки испортил Сесила, вот что я думаю. Должно быть, мой брат принял близко к сердцу некоторые из его проповедей, так как чем старше Сесил становился, тем больше походил на бабу. И вот довольно скоро он совсем утратил чувство юмора и склонность к приключениям. Это проявилось в то утро в Аркадельфии. Он наложил в штаны со страху, и мне самому пришлось убить того полицейского. Как такое могло случиться с моим братом? — с болью воскликнул он. — После этого я больше не мог ему доверять, Майрон. Взять хотя бы последнее наше дело. Он спорил со мной по любому поводу, верно? Ты ведь был здесь, Майрон. Ты все слышал. — Посмотрев на Майрона, он настойчиво сказал:

— Если бы я сделал так, как говорил Сесил, мы бы прогорели.

— Ага. Прогорели, Карл. — Майрон потрогал прыщик у себя на подбородке и принялся пить пиво, проявляя явное безразличие как к теме разговора, так и к наличию в хижине двух трупов.

Во многих отношениях Карл завидовал Майрону. Он сам бы с удовольствием на некоторое время погрузился в его мыслительный вакуум, где ничего не происходило, разве что иногда давал о себе знать желудок. Хотя бы ненадолго. Хотя бы до тех пор, пока не пройдет дурное настроение. Майрона, кажется, вовсе не беспокоило (а может, он об этом и не помнил), что совсем недавно он пытками довел Сесила до такого жалкого состояния, что тот начал молить о смерти.

С этой точки зрения Карл оказал своему брату большую услугу. Лишив его жизни, он проявил милосердие, так что даже убийством это назвать нельзя.

Тем не менее инцидент все же оставил неприятный осадок. Находиться в одном помещении с трупами тоже было противно. Жаль, что нельзя их вытащить отсюда, или по крайней мере пусть бы они разлагались быстрее, чтобы не пришлось долго на них смотреть. Они еще не начали смердеть, но когда начнут, что прикажете делать?

Совершенно спокойно, словно это были мешки с картошкой, Майрон оттащил тогда трупы в угол, чтобы они не валялись посередине комнаты. Теперь они так и лежат в том положении, в котором он их оставил, — окровавленные, безжизненные тела.

Без всяких угрызений совести Майрон смотрел на искаженное смертью лицо Сесила, на залитые кровью ноги Конни и на темные пятна на ее шее. Майрон оказался пылким, хотя и безыскусным любовником. Конни его манеры не понравились, и она сопротивлялась ему до последнего вздоха. Но ведь она была шлюхой, так что невелика потеря.

Карл пытался обнаружить в себе хоть какие-то следы печали по поводу смерти брата, однако все, о чем он сожалел, — это что Сесил умер таким же трусом, как и жил. Если бы он проявил хоть какую-то силу воли, то, возможно, остался бы в живых. Но он хныкал как ребенок, и это вызывало только отвращение, а не печаль.

  113