47 
– Абоми.
– Талела?
– Пойдем со мной.
Абоми достаточно сильно отличался от говорливого прохиндея Вето. Чернокожий слуга больше молчал и скорее напоминал тень, вечно следующую за сеньором де Суоза, чем живого человека. Поначалу это Фернана раздражало, он терпеть не мог, когда кто-то стоял у него за спиной, но спустя какое-то время незримое присутствие Абоми начало вселять в «василиска» уверенность в собственной безопасности. Абоми надежно прикрывал спину.
Они вошли в кабинет.
– Садись.
– Талела? – Абоми выглядел непонимающим. – Я не могу сидеть в вашем присутствии.
– Садись. Ты ведь не хочешь, чтобы я свернул себе шею, наблюдая за тобой?
Слуга поколебался, но затем все же подвинул к столу кресло и сел. Кресло протестующе скрипнуло.
– Я хотел задать тебе несколько вопросов…
– Да, талела. – Глаза Абоми были бесстрастны.
– Я уже слышал версию судебного исполнителя и теперь очень хотел бы услышать твою историю о том, что произошло в провинции Ллога. Женщина, которую ты сопровождал… она и вправду умеет колдовать?
– Она была одной из десяти великих гамбо храма Дождя.
Это все, что удосужился сказать Абоми. Как видно, слуга считал, что большего и не требуется. Фернан же подумал о том, что даже самого великого и сильного колдуна могут убить обычные солдаты.
– Значит, колдунья… Почему она напала на солдат?
– Это ложь, талела! Гамбо и мы просто шли по улице. А люди в бордовых одеждах… Они позвали солдат и сказали, что госпожа служит вашему темному богу. Приказали схватить и убить. Мы дрались, защищаясь.
Фернан потер подбородок, задумчиво разглядывая гневно раздувающего ноздри Абоми.
– Так защищались, что убили двенадцать солдат и двоих клириков?
– Эти… – Он осекся. – Эти люди, талела, выпускали из огненных палок мертвых геде. Гамбо и один из моих братьев умерли, так ничего и не поняв. Кли-ри-ки, – старательно выговорил Абоми незнакомое слово, – заранее подготовились. Нас окружили. А потом огненные геде, спящие в трубках солдат, вновь заговорили – и двое моих братьев погибли. Я решил дорого продать свою жизнь и порадовать Сукри.
Фернан хмыкнул. Выходит, его слуга собственноручно отправил на встречу со Спасителем целых четырнадцать человек.
– Ты порадовал своего бога, можешь быть уверен, – ровным тоном произнес Фернан. – Какое у тебя было оружие?
– Ума, талела.
– Ума? – Фернан никогда не слышал ни о чем подобном.
– Меч.
«Василиск» задумчиво кивнул.
– Почему твоя госпожа оказалась так далеко от храма Дождя?
– Гамбо прогневала Набота, талела.
– Кто такая Набота?
– Это мать Сукри. Она великая и ужасная змея. Похоже, у народа Страны Дождливого Берега был целый пантеон несуществующих божков.
– Моя госпожа пожалела Рзули[32] и дала ей часть силы. Гамбо опасалась гнева верховной богини, и ей не оставалось ничего, кроме как бежать прочь от мести Набота и ее мужа – Хозяина Перекрестков. На самый край земли.
– Ллога для твоего народа край земли?
– Пустыня Са – край земли. Гамбо решила, что нам следует уйти за край. А там мы нашли других людей. Вас. Никто из моего народа не знал, что мир такой большой.
– Ты тоже прогневал богиню?
– Нет, талела. Только гамбо.
– Тогда зачем ты пошел с ней?
Абоми посмотрел на своего хозяина с недоумением. Затем осторожно и вкрадчиво, словно разговаривая с маленьким и не очень-то умным ребенком, произнес:
– Я был унси-нада, талела. Я был воином храма Дождя. Этими знаками меня наградил сам Сукри. Моя жизнь принадлежала гамбо. Я был ее тенью и ее опорой. Там, где спала ее магия, просыпался мой меч. Мой долг – охранять жрицу.
Дождя и следовать за ней куда угодно, и не важно, как к ней относится Набота. Гамбо ушла, забыла о храме и отвернулась от богини, и я последовал за ней. – Он поймал взгляд Фернана. – Да, талела. Я не исполнил свой долг и не смог защитить ту, на которую мне указал Сукри. Я больше не унси-нада. Я просто воин и ваш слуга до конца моей жизни, сеньор.
Фернан дернул бровью. Абоми впервые назвал его сеньором.
– До конца жизни? Ты хочешь остаться в Таргере, пока не умрешь?
– Если только вы не прогоните меня, талела. Я буду защищать вас до последней капли крови.
– Такая верность меня удивляет, Абоми. – Он хотел увидеть в глазах слуги правду, но, как всегда, наткнулся лишь на бесстрастность камня.
47 
