— Кино — твоя страсть. Ты же тогда почти цитировала эту слезливую девчачью историю.
Она поморщилась от его терминологии, но спорить не стала.
— Возле твоего дома есть старый кинотеатр.
— За Форсайт-парком? Его еще в тридцатые годы построили. Он много лет стоит без дела.
— Я подумала, что его можно было бы восстановить, — неуверенно продолжила она. — Получилось бы здорово. И показывать только классику. «Великана», «Лоуренса Аравийского», «Доктора Живаго». Длинные, эпические фильмы. Или нуар Трэйси и Хэпберн. Там можно было бы организовать множество кинофестивалей. Устраивать премьерные просмотры. Оборудовать в фойе ресторанчик, вино и все такое, а не привычный попкорн. Его можно сдавать в аренду для специальных торжеств, благотворительных собраний, корпоративных вечеров и прочего. Представь, как там было бы здорово проводить деловые съезды.
Помнишь, в Бофорте мы разговаривали о фильмах, которые были сняты в этом городе? А если бы поблизости работала съемочная группа, то можно было бы пригласить режиссера или пару актеров рассказать о профессии. Например, в рамках сбора благотворительных средств. Представляешь, Энг Ли или Лассе Халлстром[22]. — Заметив его улыбку, она замолчала. — Что?
— Ты права. Тебе совершенно нечего принести в отношения.
Она почувствовала, что он ее дразнит.
— Думаешь, идея того стоит?
— У меня только один вопрос: мне обязательно будет каждый раз надевать смокинг на все эти «мероприятия»?
Она тихо засмеялась, но потом погрустнела:
— Это ведь просто идея. Если делать так, как я это себе представляю, понадобится много денег.
— Ну, я ведь тоже не перекати-поле. Мы найдем инвесторов, деньги отыщутся. — Он поправил ей прядь. За эти месяцы волосы натурального цвета уже отросли до подбородка. — Какие еще найдутся возражения против того, чтобы стать моей женой?
— Твои друзья и родственники.
— Они тебе не нравятся?
— Дункан, брось шутить.
— Ладно. Прости. Так что там с моими родственниками и друзьями?
— Им придется постоянно общаться со мной. Как они к этому отнесутся?
— Знаешь, ты убедила Диди отказаться от «химии» и начать выщипывать брови. Это, черт побери, серьезно. А вся мужская часть нашего полицейского департамента за моей спиной называет меня счастливчиком и по-черному завидует.
— Тому, что ты свяжешь свою жизнь с официанткой из стрип-клуба?
— Тому, что меня любит женщина, которая не побоялась встретиться с Савичем один на один. Поверь мне, в моем присутствии никто не рискнет даже пикнуть о нас с тобой. Но и в присутствии Диди они боятся распускать языки. А если кто не боится, то он мне не друг и его мнение для меня ничего не значит.
— Зато мнение родителей для тебя кое-что значит. Ты любишь их. Они любят тебя. — Она отвернулась. — Я стану для них кошмаром.
— Ты права, — вздохнул он. — Мама ужасно нервничает. Кажется, она впервые так из-за меня расстроилась. — Он взял ее за подбородок и повернул к себе лицо. — Я им сегодня звонил. Сказал, что завтра мы приедем ужинать. Мама пришла в ярость, что я не предупредил ее заранее. Оказывается, она хотела перекрасить гостиную, прежде чем я впервые приведу тебя в родной дом.
— В родной дом? — Ее глаза заблестели такой ребяческой надеждой, что у него сердце заныло от любви. Всю свою жизнь он принимал как должное, что те, кто заботится о нем, любят его бескорыстно. Она никогда не знала этого счастья. Ничего, его любви хватит на то, чтобы это восполнить. И даже больше. — Они не осуждают меня за то, что я сделала?
— Они умеют прощать, — улыбнулся он. Потом, уже посерьезнев, погладил ее по щеке. — Да и за что тебя прощать, Элиза? В чем твоя вина? Зло — это Савич. Злом был Като Лэрд. Не ты.
Когда он замолчал, ее глаза блестели от слез. Она обняла его, прижалась губами к его губам, прошептала:
— Я люблю тебя, Дункан. Люблю всей душой, всем сердцем. Люблю тебя. Люблю тебя.
Он перевернулся, так что она оказалась под ним, крепко обнял и улыбнулся, прижимаясь к ее губам.
— Будем считать, что ты сказала «да».