Лебедеву оставили с Распутиным наедине, а Илиодор с хозяином засели за самоваром. Поговорили о суетности жизни и вообще… Вдруг раздался страшный треск, и хозяин забеспокоился:
— Как бы мебель не попортили… эва как! Бес-то!
— Видать, бес не сдается, — отвечал Илиодор.
В клетушке долго слышалась страшная возня, будто здоровые мужики дрались в чулане. Но при этом ни единого возгласа, ни мужского, ни женского, не раздалось. А купец молился:
— Господи, помоги старцу Григорию беса осилить… Распутин выкатился из чулана, примеряя к рубахе оторванный подол. Он был весь в поту, через лоб пролегла яркая царапина.
— Ну, бес так это бес, скажу я вам! Не дай бог второй раз на такого нарваться… Едва управился. Ба-альшой бес был. Сам видел. Сначала-то он — под кровать. Я — за хвост и тащу его. Эй, хозяин, там в окошке стекла вылетели. Так это не я! Это бес выскакивал… Дайте выпить чего! А то сил моих не стало…
Цитирую: «Когда старец это говорил, несчастный муж плакал». Поехали с третьим визитом. О нем писано: «Е.С.Г. — богатая купчиха, молодая и красивая, а муж старый и некрасивый. От половой неудовлетворенности, считая себя бесноватой, часто кричит…» Но когда Распутин стал уводить молодуху, престарелый муж, еще не потеряв бдительности, почуял неладное и возроптал:
— Это по какому такому праву! ?н, значила, с нею останется, а я, значила, как на гвоздиках тута сиди… Зачем же так?
— Старец святой жизни, — сказал ему Илиодор.
В деле запротоколировано, что из спальни слышались «закатистые смешки и раздавались шлепанья ладонью по голому телу». Муж часто порывался встать, но Илиодор его удерживал:
— Не мешай… это наважденье бесовское.
— Да рази так бесов изгоняют? — возмущался муж.
— А как изгонять — ты знаешь?
— Не знаю.
— Тогда сиди и не рыпайся…
Распутин с купчихой вышли потом к столу и стали алчно пить чай. Муж посматривал на жену с большим недоверием.
— Ну, ладно, — сказал он ей, коля сахар. — На этот раз куда ни шло.
Но ежели ты еще заблажишь, я тебя вожжами так вздую, что любой бес из тебя в момент выскочит…
Распутин попросил у него двадцать пять рублей.
— За што, мил человек?
— За беса.
— Вот с беса и получи…
Хитрущий Гермоген, почуяв назревание скандала, хотел уже скрыться в Саратов, но Илиодор не отпустил его: «Мне одному с Гришкой не справиться…
Попробуй вдуди каждому в ухо, что он святой!» Дабы поднять авторитет Распутина, втроем пошли в фотографию Лапшина, где чинно и благородно снялись на карточку в порядке слева направо: Гришка — Гермоген — Илиодор (все сидючи на стульях). Фотографии размножили в невероятных количествах и раздавали, как иконки, молящимся в храме. А пока они там «гоняли бесов», газеты уже начали травлю: Гришка читал ругань по своему адресу, страшно удивляясь, откуда журналисты знают все подробности его прошлого, и он уговаривал Илиодора ехать с ним в Покровское — там пережидать газетную бурю. Неожиданно к возмущению газет подключилась и Дума, депутаты которой хотели ставить перед правительством официальный запрос о Распутине.
— Ну, поехали… пропала моя головушка!
— Не ты ли, Гриша, учил меня: «Клопов не бойся, ежели кусают — чешись!» Вот, миленький, и почесывайся…
Волгу сковало льдом, с вокзала покрикивали поезда. 27 ноября стали собираться в дорогу. До места предстояло ехать 9 суток. Распутин перед отъездом домой отбил телеграмму в Царское Село:
Миленький папа и мама вот бес то силу берет окоянай! А дума ему служит там много люцинеров и жидов. А им что? Скорей бы божего по мазанека долой и Гучков господин их прохвост клевета смуту делает. Запросы. Папа! Дума твоя што хошъ то и делай. Какеи там запросы? Шалость бесовская. Прикажи. Не какеих запросов не надо Распутин
Московский приват-доцент Новоселов выпустил о Распутине брошюру, в которой разоблачил его как развратника-хлыста и обругал Синод за попустительство распутинским оргиям. Брошюра тут же была арестована полицией, но спекулянты продавали ее из-под полы за бешеные деньги. Газетная шумиха вокруг имени Распутина охватила всю империю — «от хладных финских скал до солнечной Тавриды». В разделе фельетонов читателю преподносили теперь покаянные письма женщин — жертв «изгнания бесов». Прилагались фотографии, на которых Распутин был изображен в кругу своих почитательниц.
Тиражи газет конфисковали, издателей штрафовали, а редакторов сажали.