117 
— Бурцев сейчас в Париже собирает с политэмигрантов денежки, словно татарин ясак с православных, а… зачем?
— Зачем? — моргнул Ванечка.
При этом нервно моргнул и профессор Пиленко.
— А затем, что ты, агент охранки, обещал Бурцеву, что за миллион наличными продашь ему тайны нашего эмвэдэ…
Между ними врезался пьяный журналистно-вовременец Краков, женатый на сестре Бориса Савинкова, и обоих расцеловал:
— Только без драки… Мы же все братья! Скандал прервало появление швейцара.
— А внизу пьяный валяется. Уж вы посмотрите, ваш или не ваш. Писатель или не писатель? Вышибать его или так оставить?
— Оставь так, — сказал Краков. — Потому что, если он еще не писатель, то он обязательно станет им…
Шел уже третий час ночи, когда Ванечка по Надеждинской возвращался к себе домой на Жуковскую. Было темно и пустынно. Его окликнул вполне приличный господин с тростью:
— У вас горит? Позвольте прикурить.
— Ради бога, — сказал Ванечка…
Прохожий нагнулся к его папиросе и вдруг — снизу вверх! — со страшной силой вонзил в ноздри Ванечки два пальца. Голова журналиста вздернулась. От страшной боли из глаз хлынули слезы. Он очнулся лишь тогда, когда приличный господин вырвал из ноздрей свои пальцы (при этом раздался щелчок, словно откупорили шампанское) и сказал набежавшим из подворотни филерам:
— Это он! Я не обознался… тащите его. Ванечку в охранке решил допросить сам Курлов.
— Здравствуй, Ванюшка, — сказал он приветливо. — Ну, милый, ты меня знаешь, я тебя знаю, люди свои, богадельня наша родная, порядки тебе знакомы… Садись на табуретку. Валяй с ходу все, что известно о Борисе Савинкове со слов твоего приятеля Кракова.
— Жизнь моя — это удивительный роман, — сказал Ванечка, усаживаясь на табуретку и понимая, что этой табуреткой его будут бить. — Простите, я не слишком утомил вас своим рассказом?
— Нет. Пока не засыпаю. Давай покороче.
— Покороче будет так: пока не станете мне платить, ничего говорить вам я не буду… Принимайте меня обратно в эмвэдэ, тогда и спрашивайте.
— Встань! — сказал Курлов. — Табуретка понадобилась… Над ним звучал голос жандармского генерала:
— Говори, паразит, за сколько банных веников ты продал нас Бурцеву? А кто скупал для Пурталеса суворинские акции? А что знает Краков о Борьке Савинкове?..
…Через несколько дней он вернулся домой как ни в чем не бывало.
Надежда Доренговская встретила его слезами:
— Ванечка, о боже, что с тобой сделали! Он развернул перед ней носовой платок, в котором были завернуты золотые коронки с прогнившими зубами.
— Честнейшие люди, — сказал, — служат в царской охранке. Смотри сама: зубы выбили, а коронки тут же вернули… В какой еще стране возможна такая трогательная забота о человеке?
О нем существует книга — «Русский Рокамболь»!
10. КОЛОВРАЩЕНИЕ ЖИЗНИ
Надо же так случиться, что бродячий шарманщик-итальянец с обезьянкой, зябко дрожащей, завел свою музыку как раз напротив окон министерства финансов — на Мойке, ј 47… Владимир Николаевич Коковцев невольно отвлекался, прислушиваясь:
Всюду деньги, деньги, деньги, Всюду деньги — господа, А без денег жизнь плохая, Не годится никуда…
Его навестила красивая госпожа М., в прошлом придворная дама, несшая на себе шубу из канадских опоссумов тысяч на двадцать и еще бриллиантов в перстнях тысяч на сорок. Прослезившись и мило высморкавшись, она сказала певучим контральто:
— У меня записка лично от государя императора… к вам, Владимир Николаевич. Мне нужно (срочно!) сто двадцать тысяч.
Коковцев был человек умный, хорошо воспитанный, но болтлив не в меру и сейчас завелся как шарманка на целых полчаса, рассказывая прекрасной госпоже М., как трудно быть в России министром финансов, что десятимиллионный фонд давно исчерпан, что покрыть расходы казны без ведома Государственной Думы (и без прений в ней) уже не представляется возможным…
— Владимир Николаевич, — сказала госпожа М., — я прекрасно вхожу в ваше положение, но войдите и вы в мое: мне срочно (даже очень срочно!) нужны сто двадцать тысяч рублей.
— Высочайшее повеление, — отвечал Коковцев, — я должен исполнить, и просимую вами сумму вы от меня получите, но, мадам, я вынужден доложить его величеству об источнике этой суммы.
— Золотой вы человек! — сказала госпожа М. — Мне ведь важно получить деньги, а источник золота меня не касается… Через несколько дней Николай II заметил Коковцеву:
117 
