170 
— Позволено мне будет распорядиться о принятии мер к тому, чтобы Распутин навсегда застрял в Покровском селе?
Перед царем была громадная пепельница, доверху наваленная окурками крепких папирос. Он без нужды ее передвинул.
— Я сам скажу Распутину, чтобы он уехал… Коковцев не верил своим ушам. Неужели царь, утомленный борьбой за Распутина, решил от него избавиться?
— Должен ли я полагать, что решение вашего императорского величества есть решение окончательное?
— Да, это мое решение. — Царь взял со стола карманные часы, показывавшие половину первого, и циферблатом повернул их в сторону своего премьера. — Больше я не держу вас…
Вечером Коковцева подозвали к телефону. Он снял трубку, молча выслушал и молча повесил трубку на крючок.
— Меня сейчас покрыли матом, — сказал он жене.
Ольга Федоровна передернула плечами.
— Но кто посмел это сделать?
— Конечно, он… Распутин. Поверь, что меня обкладывали еще не так.
Уголовники в тюрьмах! Но тогда я был мелким чинушей, только начинающим карьеру, и, прости, дорогая, я сам обкладывал их виртуозно. Но теперь-то я… премьер великой империи!
Развевая полами бухарского халата, Коковцев снова двинулся к телефону, в гневе выкрикивая:
— Я этого так не оставлю! Я эту сволочь допеку! Это барин Пьер не мог с ним справиться, но я ему не Столыпин…
* * *
Весной царский поезд отправлялся в Ялту, списки пассажиров проверены, лишних никого нет, бомб в багаже не спрятано, все и порядке, можно ехать.
Гугукнул паровоз — тронулись… В салон царя заявился генерал Джунковский, маленький хрупкий человек, обладавший колоссальной нервной силой. Ступая лакированными сапожками по мягкому ворсу ковра, он подошел к его величеству и на ухо (как шепчут слова нежной любви) прошептал:
— Ваше величество, ваше решение нарушено.
— Каким образом?
— С нами едет Распутин.
— Как он попал в мой экспресс?
— Вырубова спрятала его в купе князя Туманова.
— Это… нахальство, — сказал царь.
Поезд уже миновал веселые дачки платформы Саблино — приближалась станция Тосно. Джунковский решительным жестом отодвинул клинкет купе, в котором, сняв сапоги, сидел босой Григорий Ефимович и вел приятную беседу с попутчиком по дороге князем Тумановым, закручивая ему мозги «насчет святости».
Джунковский с приятной улыбочкой подтянул перчатки.
— Ну, поганое отродье, — сказал он почти сладострастно, — долго ли еще нам с тобою тут чикаться?
Рука генерала сжалась в стальной кулачок, бронированный скрипящей кожей, и нанесла святому обширное сокрушение в области глаза. Божий свет наполовину померк, расцвеченный удивительно красивыми искрами. Распутин вылетел в коридор и бойко побежал в конец вагона, подгоняемый сзади регулярными ударами генеральского сапога под то самое чувствительное место, из которого у доисторических предков Распутина произрастали хвосты…
Тосно!
Платформа станции еще плыла назад, когда последовал хороший тумак по затылку, и Гришка кубарем выкатился на доски перрона. Вслед ему полетели шикарные перчатки генерала, которые брезгливый Джунковский уже не пожелал носить после осязания ими «святого старца». Он помахал рукой машинисту поезда — трогай! И царский экспресс помчался в благоуханную Ялту, а Распутин поднялся с перрона, еще не сознавая, что же такое случилось. Тут его взяли в кольцо агенты полиции.
— А вам… в село Покровское, — сказали они. На станции Любань Джунковский прошел в помещение вокзала, попросил связать его с кабинетом премьера Коковцева.
— Владимир Николаевич, — доложил он, — все в порядке…Коковцев оказался решительнее Столыпина!
* * *
6 мая в новом дворце Ливадии собралась вся знать империи, чтобы принести поздравления императрице с днем ее тезоименитства. По очереди подходили министры, выражая в двух-трех словах свою «искреннюю радость по случаю» и т.д. Коковцев подошел тоже, но императрица, украшенная диадемой из огромных жемчужин Екатерины Великой, повернулась к нему… задом.
Да, да, читатель! Я не преувеличиваю.
Коковцев прямо в зад императрице тоже сказал два-три слова, выражая «искреннюю радость по случаю…», и тут он понял, что он, конечно, не Столыпин и отставка его неизбежна. Здесь же, в Ливадии, он узнал, что царская семья поджидает скорого приезда Распутина… Коковцев в недоумении развел руками:
— Ваше величество, как же так? Вы сами… Последовал ответ царя — сакраментальный:
170 
