315 
Два Георгия украшали грудь этого врача, не раз смотревшего в лицо смерти. Но одно дело — война и фронт, другое — убийство. Пуришкевич посоветовал ему выйти на двор, умыться снегом. Лазоверт спустился к автомобилю, где упал в обморок и долго лежал на снегу. Юсупов тем временем поднялся наверх.
— Что-нибудь одно: или наш Распутин действительно святой или… Будь проклят Маклаков, давший нам калий! Яд беспомощен. Гришка выпил и сожрал все, что отравлено. Но только рыгает и появилось сильное слюнотечение…
Нужно решать скорее, ибо скотина выражает крайнее нетерпение, отчего Ирина не приходит, и он измучил меня вопросами… Даже подозревать стал…
Великий князь сказал, даже с облегчением:
— Видать, не судьба! Отпустим Гришку с миром… Будем искать случая расправиться с ним в ином месте.
— Тогда зачем же вся эта комедия? — вспылил Сухотин.
— Отпустить? — забушевал Пуришкевич. — Ни в коем случае! Если животное загнали на бойню, значит, надо выпустить кровь… Второй раз его так удачно не заманишь… зверь хитрый. А живым он отсюда выйти не должен!
— Но как же быть? — растерянно спросил Митя.
— Я его расстреляю. Я размозжу ему череп кастетом… Со двора пришел Лазоверт, малость очухавшийся от холода, и ему вручили каучуковую гирю — дар Маклакова.
— Доктор, вы будете бить его этой штукой.
— Благодарю за доверие. Я постараюсь…
Дмитрий прокрутил барабан револьвера. То же сделал и капитан Сухотин.
Юсупов сунул в карман браунинг. Пуришкевич с кастетом и «соважем» возглавлял процессию убийц, которую замыкал доктор Лазоверт, торжественно несущий над собой дурацкую гирю для гимнастических упражнений… Внизу громко рыгал Гришка.
Пуришкевич писал: «Мы гуськом (со мною во главе) осторожно двинулись к лестнице и уже спустились было к пятой ступеньке», когда Юсупов задержал это комическое шествие, здраво сказав:
— Господа, для этого хватит и одного человека… Он вернулся в погреб.
Распутин тяжело дышал.
— Как самочувствие? — любезно осведомился хозяин.
— Жжет что-то… першит… изжога… Очевидно, яд все-таки подействовал на этого зверя. Но Юсупов недоумевал, как великий провидец не мог заметить браунинг в его руке, заложенной за спину. Он сказал:
— Гости ушли. Ирина сейчас спустится к нам… Обдумывал, куда целить — в висок или в сердце?
— А ты еще не смотрел хрустальное распятие?
— Какое?
— А вот это… — показал ему князь. Распутин охотно склонился над распятием.
Выстрел!
Юсупов стрелял несколько сверху, и пуля, войдя в Распутина, прошла через легкое, едва не задев сердце, после чего застряла в печени (На судебном процессе кн. Ф.Ф.Юсупова в США (1965г.) на вопрос адвоката, сколько сделано выстрелов в Распутина, князь после долгого размышления дал ответ, что выстрелил дважды. Очевидно, это ошибка — выстрел был сделан один.). Гришка издал протяжный рев, но продолжал стоять на ногах. Феликс толкнул его — он упал на медвежьи шкуры. Заговорщики, услышав выстрел, почти кубарем ссыпались вниз по лестнице. При этом кто-то из них плечом задел штепсель — электричество погасло, впотьмах Лазоверт налетел на князя и громко вскрикнул («Я не шевелился, — писал Юсупов, — боясь наступить на труп…»).
— Да зажгите же свет, черт вас побери! — велел он.
— Сейчас, сейчас, — отвечал ему голос Дмитрия.
Ярко вспыхнул свет, и они увидели Распутина, лежавшего на спине поперек шкуры. По лицу его пробегала судорога, одной рукой он закрывал себе глаза, а пальцы другой были сведены в крепкий кулак. Крови не было! Над Гришкой, сжимая браунинг, стоял Юсупов, и заговорщики были восхищены его удивительным спокойствием.
— Надо перетащить со шкуры, — сказал он, — чтобы на ней не оставалось никаких пятен…
Пуришкевич взялся за плечи, великий князь за ноги, вдвоем они перенесли Гришку на плиты каменного пола. Ползая на коленях, над ним склонился врач Лазоверт, щупал пульс:
— Агония. Но минуты две-три еще будет жить…
— Подождем, пока не сдох окончательно!
Лазоверт произнес два роковых слова: «Он мертв», — и тогда заговорщики вышли из погреба, последний из них погасил за собою свет. Все собрались наверху, стали дружно чокаться бокалами, Лазоверт порозовел, говоря:
— Противная это штука — убийство…
— Ах, доктор, доктор! Сейчас не до лирики.
— Господа, — спросил Митя, — а вы заметили, какая у него борода? Она лоснится от каких-то дорогих парижских специй…
315 
