Особенно,... 
72 
Пауза. Столыпин выждал, как отреагирует царь.
— В любом случае это недурно сказано вами… Тогда премьер продолжил:
— Вся наша беда в том, что мужик уже не представляет землю своею.
Столетьями над ним довлело общинное землевладение… Я делаю ставку на сильных! Слабый, ленивый и спившийся пускай подохнет — мне плевать на его прозябание. Мне нужен крепкий, деловитый и хитрый мужик-труженик, мужик-накопитель. Это будет русский фермер на единоличном хозяйстве, на закрепленной за ним земле, по примеру Американских Штатов…
— К чему это вам, Петр Аркадьич? — спросил царь.
— Это не мне, а — вам, ваше величество! — дерзко парировал Столыпин. — Я как помещик в этом варианте сам много теряю. Но как дворянин я обретаю рядом со своим имением хутор кулака, который станет моим добрым союзником… Давно пора раздробить славянофильскую общину и дать мужику землю: возьми, вот это твое! Чтобы он почуял вкус ее, чтобы он сказал: «Моя земля, а кто ее тронет, на того я с топором пойду…»
— Забавно рассуждаете, — хмыкнул Николай II. Столыпин на комплименты не улавливался:
— Не забавно, а здраво… Вот тогда в мужике проснутся инстинкты землевладельца и все революционные доктрины разобьются о могучий пласт крестьянства, как буря о волнолом. Жадный мужик — хороший мужик, ему и карты в руки…
Мимо, разводя буруны, прошел тральщик, и «Штандарт» раскачало, он дергал цепи якорей, лежащих под ним на дне моря.
— Петр Аркадьич, — отвечал царь, когда качка утихла, — ведь это не так-то просто… Это уже реформа. Аграрная реформа! Ломка вековечного уклада жизни. Тут и с вилами пойдут.
— С вилами, но не с бомбами! Овчинка стоит любой выделки, ваше величество. Я тоже, как и вы, хочу спать в России спокойно. Грош всем нам цена, если мы боимся ступить на путь реформации. Согласен, что будет больно.
И затрещат кое-где косточки. И побегут с воплями обиженные и несчастненькие. Но так надо…
Когда миноносец, приняв на борт Столыпина, растворился в туманной пелене вечернего моря, в царском салоне появилась Александра Федоровна с вязанием в руках:
— Ники, почему ты позволяешь своему презусу так с тобой разговаривать?
Он ведет себя попросту неприлично.
— В чем же это выразилось, Аликс?
— Странно, что ты сам этого не замечаешь… Развалился перед тобой в кресле, хватает со стола твои папиросы, а говорит в таком тоне, будто он — учитель, а ты перед ним — школьник.
— Я этого не почувствовал, — отвечал царь жене. — С другой стороны, не ходить же ему по струнке! Все-таки… премьер.
В костлявых пальцах императрицы быстро сновали вязальные спицы, и слова ее текли, как пряжа.
— Даже этот мерзавец Витте был куда как вежливее, — зудила она как муха.
— Помнишь, здесь же, в Бьерке, когда ты соизволил дать ему титул графа, он четырежды кидался на колени, жаждая поцеловать твою руку… Не забывай, Ники, что ты царь, ты самодержец, а барин Пьер Столыпин лишь твой верноподданный. Мог бы он и постоять в твоем присутствии!
— Столыпин производит на меня приятное впечатление. Появилась Анютка, с размаху плюхнулась в кресло.
— Столыпину не мешало бы еще поучиться, как смеяться в присутствии монаршей особы. Произнес бы деликатное «хе-хе», и хватит! А то оскалил белые дворянские клыки и гогочет, как не в себе: «ха-ха-ха»! Здесь ему не Саратов,
— сказала Анютка, закуривая царскую папиросу. — Что за дикость! Где он хоть воспитывался, невежа? В Пажеском, в Правоведении? Или в Лицее?
Император, вздохнув, направился к трапу. Сказал:
— Петр Аркадьич с отличием окончил физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета…
Поднявшись в буфет, он стал пробовать сорта портвейнов. «А что, если Столыпин и правда метит в русские Бисмарки?»
Качало яхту — качало и царя.
Депутат Муханов рассказывал, что не слышал взрыва и в абсолютной тишине оказался сброшен со стула. Не потеряв сознания, он туг же поднялся, пораженный внезапно наступившей ночью. Тьма возникла от грязной штукатурки, которая в мгновение ока превратилась в мелкий черный порошок, и дышать стало невозможно. А радом с собой Муханов заметил фигуру церемониймейстера Воронина, спокойно стоявшего возле стены. Человек высился совершенно неподвижно, только у него недоставало одной детали… головы!
Это случилось 12 августа на Аптекарском острове столицы, где размещалась дача Столыпина. Во время приема просителей и чиновников к дому подкатило барское ландо, из которого вышли трое, неся портфели. Двое из них были в форме офицеров. Дежурный жандарм слишком поздно заметил неладное:
72 
