Последние отзывы

  158  

И все-таки сейчас эти картины были ближе ее сердцу, чем все то, что она видела в последние месяцы своего пребывания в Риме.

Ливия вспоминала трехдневный триумф Октавиана, торжественное шествие колесниц и повозок, и носилок с военной добычей. Луций находился в числе сенаторов, идущих во главе процессии с оливковыми венками на головах, она же с отцом и детьми стояла среди тех, кто, сияя белыми праздничными одеждами, толпился вдоль украшенных хвойными ветвями и венками улиц и на площадях и осыпал путь триумфатора цветами.

Октавиан был одет в затканную золотом пурпурную тогу, над его головой держали золоченую корону. «Словно сам Юпитер Капитолийский!» — восхищенно прошептала какая-то женщина. И толпа — море рук и голов — оглашала небо неистовыми воплями, она была чудовищна и полна жизни: казалось, жужжат какие-то гигантские пчелы. В этом хаосе воистину было что-то олимпийское! Но Ливия знала: спроси любого из восторженных зевак, чему он, собственно, радуется, тот бы ничего не ответил. И тем не менее она не могла не признать, что в те дни в Риме витал дух чего-то божественного, великого, и дело было не в грудах оружия и золота, не в движущейся громаде великолепного шествия — Ливия чувствовала, как словно бы сотрясается сущность неких старых устоев и зарождается что-то новое. О том же говорили Луций и отец.

Но сейчас она не желала ни великого, ни божественного, ей хотелось вечной и священной, как огонь и вода, простоты, и она нашла ее здесь, на берегу Фалеронского залива.

В последующие дни погода наладилась, и они смогли купаться. Уходили с утра, взяв с собою еду, и возвращались к вечеру. Купались, загорали, играли в камешки, бродили по берегу в поисках красивых раковин… Рабы-телохранители поджидали за скалой. Карион тоже плавал там, а потом возвращался к Ливий и Асконии. Как и следовало ожидать, горячее греческое солнце растопило внешний лед, и через несколько дней Аскония с заливистым хохотом носилась по мелководью вместе с Карионом, ловила крабов, лазила по камням и сооружала крепости из песка. Она забыла о том, что нужно следить за собой, казаться независимой, рассудительной и серьезной, и Ливия с улыбкой наблюдала за своей дочерью. А однажды застыла, глядя на Кариона: он стоял в нескончаемом потоке струящегося с небес золота, словно за огненной завесой, по его телу стекал свет, он пронизывал его и ласкал, и юноша казался сошедшим на землю богом. На мгновение в душу Ливий проникла мрачная тень, и остаток дня ее преследовала мысль: «Может ли прекрасное существовать в повседневности? Не погибнет ли оно под гнетом реальности — ведь крылья юности не вечны?»

Спустя неделю она собралась с силами и отыскала Гая Эмилия Лонга. Это было нетрудно: он преподавал все в той же школе, у грека Бианора.

…Ливия шла по солнечным улицам в сопровождении рабынь; в вышине с радостным криком носились птицы, и роскошные кроны деревьев шелестели от легкого ветра. Она представляла, как ученики сидят под оплетенной виноградом решетчатой крышей (стояли календы октобрия, и было еще тепло, почти жарко), положив на колени дощечки для письма, и слушают речи Гая. Потом один из юношей встает и пытается подражать учителю или даже состязается с ним. А Гай ненавязчиво поправляет его и смотрит с радостной, чуть снисходительной улыбкой…

Созданная ее воображением картина не так уж сильно отличалась от действительности. И Гай Эмилий вышел ей навстречу с такой улыбкой, какую она и представляла себе, думая о нем. И когда он взял ее за руки и, глядя в глаза, притянул к себе, женщине почудилось, будто они расстались несколько дней назад. Хотя на самом деле прошло девять лет.

Он миновал тот противоречивый период, когда человек незаметно и в то же время явно переходит от молодости к зрелости, и теперь вид тридцатидевятилетнего Гая Эмилия смутил и озадачил Ливию. Это был он и не он — на нее смотрели его глаза, и в то же время во всех чертах появилось что-то незнакомое, будто он надел, хотя и похожую на прежнюю, но все же другую маску. И тут ей пришло в голову, что Гай, наверное, тоже видит ее изменившейся и постаревшей, но при этом в выражении его лица нет замешательства и испуга.

— Ты по-прежнему здесь? — промолвила Ливия, пытаясь скрасить первые, неловкие минуты их встречи.

— Да, здесь. Жду тебя. — Он не рисовался, говорил совершенно серьезно и — так, будто они простились совсем недавно. Он вовсе не казался удивленным, и в этом было что-то странное.

  158