Особенно,... 
9 
Рабыня молчала, и тогда Ливия, забывшись, промолвила:
— Неужели власть любви столь велика?
— Безмерна. Это — единственное, что по-настоящему привязывает человека к жизни. И если резать по живому…
Она снова умолкла. Ее лицо казалось каменным, взор застыл.
«Неужели это бывает: волнение, пронизывающее все тело, — такое глубокое, что трудно дышать, смятение, настолько сильное, что не понимаешь себя? — подумала Ливия. — И жар чьих-то поцелуев и рук?»
Она представила себя и Луция. Нет.
И сказала вслух:
— Иди, отдыхай, а завтра посмотрим, что ты умеешь делать.
— Ты не накажешь меня, госпожа? — тихо спросила девушка.
— Накажу? За что? Я никогда понапрасну не наказываю рабынь: зачем мне ненависть тех, среди кого проходит моя жизнь, чьи руки ежедневно прикасаются ко мне, чьи глаза глядят на меня? Тех, кто мне не слишком нравится, я не подпускаю к себе — только и всего.
Когда рабыня ушла, Ливия тоже поднялась со скамьи. Вокруг стемнело и стало свежо. Хотя сердце девушки билось размеренно, ровно, словно удары капель водяных часов, она испытывала непонятное волнение. Ливия взглянула на небо. Солнце уже село, и только где-то далеко пылала тонкая полоска багрового сияния — точно кровоточащая рана. Из-за холмов вынырнула луна и поплыла над засыпающим миром, заливая округу призрачным светом, серебря статуи и колонны. Некоторое время Ливия стояла неподвижно, подняв глаза вверх и словно бы прислушиваясь к чему-то. Мерцание звезд не приближалось и не отдалялось, это была вечность, лишенная жизни, холодная и пустая. Почему-то девушка всегда страшилась вечерних часов — слишком велика была власть наступающей тьмы, власть непознанного и непонятного. Порою Ливий казалось, что она теряет веру в богов, веру, которая была столь сильна при свете дня, ей чудилось, будто с приходом ночи бессмертные слагают с себя величие перед чем-то еще более могущественным и древним.
«Пожалуй, мы в самом деле должны мыслить и действовать в тех пределах, в каких должны думать и действовать, ибо все в жизни определяется в соответствии с замыслами высших сил», — решила она.
Обхватив руками озябшие плечи, девушка поспешила в дом, где уже зажгли масляные лампы, отчего на стенах атрия дрожали зыбкие тени. Ливия не любила этот тусклый неверный свет (к тому же лампы сильно коптили) и потому, если не было никаких спешных дел, старалась лечь пораньше.
Едва забравшись в постель, она успокоилась и быстро заснула. Ливия спала безмятежно и крепко, для нее, такой неискушенной и юной, ночь еще не превратилась в томительное продолжение пустого, безрадостного дня.
ГЛАВА II
Утром пришла рабыня с табличкой от Юлии — та приглашала подругу съездить на Марсово поле, просторную равнину между Фламиниевой дорогой и Тибром, где собиралась римская молодежь. Покрытая изумрудной зеленью, окруженная венцом холмов, застроенная портиками для защиты от солнца, ветра, холода и дождя низина в излучине реки была излюбленным местом отдыха горожан.
Быстро завершив утренний туалет, Ливия поспешила к отцу, чтобы спросить разрешения совершить прогулку. Признаться, далеко не все девушки столь часто и свободно покидали дом, как Ливия и Юлия, хотя бы и с охраной, а также в сопровождении наставников и прислуги: многие из них по воле отцов, опекунов или старших братьев вели жизнь затворниц. Но в доме отца Юлии было чересчур много детей, слуг, всякой родни, чтобы он мог уследить за каждым, а отец Ливии слишком любил свою дочь, чтобы отказывать ей в таком невинном развлечении, как прогулка по Риму.
У входа в атрий Ливия столкнулась с толпой клиентов — обедневших граждан и вольноотпущенников, вынужденных жить за счет подачек патрона, как правило, богатого и влиятельного аристократа. Здесь же девушка увидела Децима, который пришел в атрий раньше отца и теперь еле сдерживал смех, глядя, как клиенты шумят и чуть ли не дерутся друг с другом, пытаясь выстроить очередь к еще пустующему креслу господина. В отличие от многих других патрициев Марк Ливий платил щедро, но, к сожалению, только тем, кто действительно сумел оказать ему какую-либо услугу, потому нередко раздосадованные клиенты уходили ни с чем. Он ненавидел бездельников, глупцов и льстецов, как не терпел (даже тогда, когда на улице шел проливной дождь или лужи покрывались грязно-серой, точно гнилой зуб, ломкой коркой льда) нестиранных, плохо выглаженных тог, и, дабы составить о себе нужное мнение, несчастные клиенты изворачивались, как могли.
9 
