Особенно,... 
84 
— Он, по-моему, несчастный человек, — неожиданно произнес Дельвик, вставая коленями на выпуклые мокрые камни.
— Кто? — не понял Никонов.
— Руальд Кальдевин.
— А-а-а!..
Никонов тоже опустился на колени, швырнул в воду окурок папиросы, — река быстро закружила его среди прибрежных камней, выбросила на кипящую середину. Неподалеку, на другом берегу, подошла к реке косматая полярная волчица с тяжело отвиснувшими сосками, долго смотрела на людей; потом, кося в их сторону недобрый глаз, защелкала языком по студеной воде.
— Не боится, — заметил Сверре Дельвик, часто брызгая в лицо себе единственной рукой; вторая, коротко обрубленная, дергалась под рубашкой при каждом Движении.
— Несчастлив… — задумчиво повторил Никонов и спросил: — Почему несчастлив?
— Жаба и роза, — странно ответил Дельвик, следя за уходящей волчицей. — Это поиски правды, это душевный надлом, это раздвоенность чувств. Я его понимаю. Он искренне верит в бога, но зачастую… Какая матерая волчица!.. Зачастую ему приходится поступать против христианских заповедей. К тому же любит женщину, которую вы хорошо знаете…
— Я догадался. И, по-моему, фрекен Арчер к нему не так уж и равнодушна.
— Да, но это… — начал Дельвик и вдруг стремглав вскочил на ноги.
Никонов проследил за его взглядом, устремленным куда-то в высоту, и прошептал в ярости:
— Опять… опять эти…
На широком карнизе скалы, круто нависшей над рекой, стояли двое всадников в тупо надвинутых касках. Стояли и, не снимая карабинов, всматривались в закутанную туманом долину Карас-йокки. Лошади, опасливо дергавшие над пропастью головами, и тяжело сидящие в седлах солдаты — все это казалось неестественным и зловещим среди прекрасной тишины нежного осеннего утра.
— Заметили или нет?
— Нет, кажется…
Торопливо раздвигая перед собой колючие ветви вереска, Никонов сказал:
— Это все после взрыва на рудниках.
— Я помню, — ответил Дельвик, на ходу оглядываясь назад, — так же было и тогда… Перед тем как мы ушли на Лофотены и Вестеролен.
— Ну теперь-то, — сердито отозвался Никонов, — мы никуда не уйдем из Финмаркена. Поднимемся туда, в горы, зароемся в снега, но не уйдем. Об этом нас даже предупреждают те инструкции, что я вчера получил…
Уже подходя к замку, Дельвик придержал Никонова своей сильной цепкой рукой и сказал:
— Мне очень тяжело покидать вас в такой момент, но…
— Не стоит об этом думать, — остановил его Никонов.
И в поддень Дельвик ушел, оставив Никонова с тремя надежными товарищами — Осквиком, Астри Арчер и Сашей Кротких; пастора было окончательно решено временно оставить в покое, и он был предупрежден об этом через дядюшку Августа; старик тоже оставался в городе. «Если Сверре не поспеет вернуться к началу наступления, — раздумывал Никонов, — мы все равно так и так встретимся с ним в Киркенесе…»
Перед ужином он обошел все посты, расставленные на подходах к замку, отобрал у часовых табак и спички, велел смотреть в оба. Вернувшись, спустился в погреб, где уже жарко пылал очаг. На массивном вертеле, величиной с добрую оглоблю, жарился горный козел, и капли жира с шипением падали на огонь. Саша Кротких, в тельняшке, босой, чуб на лбу, вращал вертел, говорил товарищу Улаве:
— А вот ты попробуй-ка его поверни, а то смеешься только!
— Что он говорит, что он говорит? — спрашивала Астри, не знавшая русского языка.
— Он говорит, — переводили ей, — что ты очень хорошо смеешься.
— А ты поверни, поверни, — настаивал Саша и облизывал жирные пальцы, подмигивая черным глазом.
Хатанзей сидел у огня, чистил и смазывал свою меткую винтовку, сопел широким носом, — он любил оружие. Никонов присел около него, спросил Осквика:
— Ну как, готово?
Он очень волновался в этот вечер, норвежский артист, ставший для партизан всего отряда незаменимым человеком. Дрожащими пальцами Осквик вращал освещенные фосфором лимбы настройки приемника.
— Москву ловишь, да? — спросил Саша.
— Не мешай, — сказал Никонов. — Москву отсюда не поймать, а вот поближе что-нибудь можно… И потом — не ходи босой, обуйся!
— Я еще ноги мыть к реке пойду…
Осквик переключил диапазон настройки, и, выбившись из эфирной трескотни, в погребе старинного замка вдруг прозвучал усталый женский голос:
— Нарвик… говорит Нарвик!..
Все невольно придвинулись ближе: что скажет этот недалекий отсюда норвежский город, к вольным устам которого гитлеровцы приспособили свою глотку. И дикторша стала говорить об ожидаемом прибытии в северные провинции Финмаркена, Тромс и Нурланн, министра полиции «национального» правительства Норвегии Ионаса-Ли, который надеется посетить полярные города Варде, Гаммерфест, Каутокайно и Киркенес; население этих городов заранее предупреждалось о том, что германское командование собирается провести трудовую мобилизацию среди норвежцев без различия пола и возраста для проведения оборонительных работ в связи со все растущей «красной опасностью».
84 
