Последние отзывы

  92  

Но скоро ударили морозы, выпал снег, лошадей заменили оленями. Из седла пришлось перебраться в нарты. Перед Соломиным раскрывалась богатейшая страна

— странища, о которой в России знали тогда не больше, чем гимназисты знают о Патагонии. Он пересекал отчизну бездомных людей, живущих в дороге, посреди которой они женятся, рожают детей и умирают. «Скоро вернусь», — говорил якут якутке, а это значило, что не пройдет и полугода, как она снова его обнимет. Соломин давно испытывал сердечную слабость к якутам, считая их самым одаренным сибирским народом. Ему всегда казалось, что, если условия жизни в России изменятся к лучшему, якуты еще дадут миру немало ученых, политиков, мореходов, писателей и художников… На редких «станциях» Соломин отпивался горячим чаем, проводники угощали его пупками нельмы и строганиной из стерляди. Из юртовой тьмы блистали, как звезды, глаза молодых якуток. Девушки лакомились волшебным напитком из мясного настоя, смешанного со снегом, который они пили через полую мозговую кость…

Однажды к Соломину подвели дряхлого старика, который помнил проезд по Якутскому тракту писателя Гончарова.

— Холосый селовек был! Обесцял рузье подарить. Да все не едет… Уж не заболел ли?

Гончаров проезжал Якутским трактом после памятного плавания к берегам Японии на фрегате «Паллада», — с того времени миновало ровно полстолетия, а якут все еще ждал обещанного подарка. Андрею Петровичу пришлось разочаровать старика:

— Умер Гончаров, давно умер.

— Заль. А я все рузье здал… теперь не приедет!

За время пути отросла бородища, которая на морозе превратилась в моток жесткой проволоки, на ресницах висла бахрома инея, при мигании веки примерзали одно к другому. Над запаренными оленями нависало облако пара, слегка потрескивавшее на морозе. При переправе через бурный поток Соломин упал в воду и закричал от ужаса — ему казалось, будто его швырнули в клокочущий кипяток. Вокруг цепенела ледяная пустыня, и он понял, что не выдержит — погибнет от стужи. Но якуты тут же полоснули одного из оленей ножом по шее, быстро вывалили из него внутренности и запихнули Соломина в оленью тушу, — там он сразу отогрелся, как в бане.

Наконец перед ними вырос Становой хребет, с его вершины Соломин разглядел под собою бездну, в которую предстояло падать и падать. Тут он понял, какова была мера мужества предков, что не раз проходили здесь еще при царе Горохе, дабы «ясаку для Москвы поискати». Рядом с ним почти кувырком пронеслись кверху полозьями сани, а олени, присев на зады, скатывались в пропасть, издавая жалобный стон, почти человеческий… От падения с этой кручи в душе Соломина сохранилось ощущение восторга и ужаса. Когда он, ощупав себя, убедился в том, что жизнь продолжается, дальнейший путь до Якутска показался ему лишь увлекательной загородной прогулкой, в конце которой обязателен веселый пикник. Правда, ему пришлось еще с ходу форсировать Лену, вдоль которой могуче и стремительно неслась ледяная шуга. Но, ступив на левый берег реки, он сказал себе с большим удовольствием:

— Кажется, я начинаю уважать себя…

На этом берегу уже был телеграф!

Якутск — для кого ссылка, для кого и родина. После всего пережитого было странно видеть барышень, выходящих из церкви, забавляли румяные гимназистки с книжками. И уж совсем чудом казалось развернуть свежую газету

— «Якутские областные ведомости», в которой редактором был давний приятель Петя Климов… Приведя себя в порядок, Соломин зашел в трактир «Ермак» близ старинного казачьего острога, вкусный и жирный обед он залил чудесным якутским квасом. На десерт ему подали половинку местного арбуза, чуть подсоленного. Осоловев от обильной еды, Соломин спросил полового:

— Эй, малый, а губернатор сейчас в городе?

— В самый раз! — отвечал тот…

Якутским губернатором был статский советник Булатов, которого Соломин знавал еще по старой службе. Потомок декабриста принял его в кабинете, из окна которого виднелась лавка, там купец намахивал топором масло «на фунты», а приказчики, орудуя двуручной пилой, распиливали «на пуды» промороженную тушу коровы, словно дерево.

— Никак Соломин? —удивился губернатор.

— Разве, Виктор Николаевич, я так изменился?

— Да вы, милейший, поседели.

— К тому и дело идет… старею. А жизнь прошла — будто чихнул несколько раз, вот и вся радость.

Выслушав историю обороны Камчатки, Булатов сказал:

  92