42 
– Я… рада. Очень рада за нее.
– И я, – сказал Гай. – Она безумно счастлива со своим… мужем.
Боль не отпускала, но эмоции вырвались наружу, и Алекса импульсивно произнесла:
– Гай, будь добр с ней! Не сделай того, что ты собирался сделать. И ни с кем так не поступай. Пожалуйста. Если она тебя любит, не обижай ее… не причиняй ей такую же боль, как…
Она замолчала. А он как-то странно посмотрел на нее:
– Алекса, разве я причинял тебе боль?
Неужели он раскаивается в этом? Алекса хотела отвести глаза, но не смогла. Потом она заговорила – ее голос звучал грустно и безжизненно.
– Ты не хотел этого, Гай, – я знаю, что не хотел. Я знаю, что наша связь… была такой, какой была. И ты не обязан отвечать за мои чувства. Это мое дело. Мне не следовало в ту ночь после благотворительного вечера позволить тебе…
Продолжать не было сил, во рту пересохло, но она все-таки закончила:
– В моих чувствах ты не виноват. И даже когда я осудила то, что ты предложил – этот адюльтер, – ты все равно не ответствен за меня. – Она нервно сжала ладони. – Когда ты появился в коттедже, рассчитывая, что я вернусь лишь потому, что ты этого захотел, я была рада, что ты увидел свой второй портрет. Он все сказал за меня. Все!
Гай не сводил с нее глаз, но их выражение изменилось – он смотрел на нее совсем по-другому.
– Я больше не могла дать тебе то, чего ты так желал. И дело не в адюльтере. Я и без этого не согласилась бы. – У нее исказилось лицо. – Когда я летела сюда на твоем самолете, то вновь окунулась в воспоминания. Вспомнила, как прилетала к тебе, стоило поманить меня пальцем. А затем возвращалась домой. Как ты приходил ко мне, когда тебе было удобно, а потом уходил. И все это повторялось, повторялось… Я этого не хочу.
Он скривился:
– Ты же знала с самого начала, под каким прессингом я находился.
– Да, знала. – Она подняла подбородок. – И долгое время с этим мирилась. Но после… того твоего предложения я поняла наконец, кем была для тебя все это время…
– А кем для тебя был я? – спросил он и, обогнув стол, мгновенно очутился перед ней.
Он стоит слишком близко, а у нее нет сил отодвинуться.
– Ты знаешь, кем ты была для меня, Алекса? Знаешь? – Он говорил быстро, словно боялся не успеть. – Кажется, ты всего не понимала. Я-то думал, что понимала. – Он поморщился и снова заговорил. Зеленые глаза горели. – Оглянись и посмотри. – Он жестом обвел кабинет: компьютеры и факсы по одной стороне, широкий стол красного дерева у него за спиной, богатое убранство комнаты, огромная замковая территория за окнами. – Что ты видишь? Ты видишь роскошь, да? Луарский замок, где полно ценных вещей и произведений искусства в таком количестве, что можно заполнить ими целый музей. А это всего лишь один из многих замков, которыми владеют де Рошмоны! У нас десятки других особняков, разбросанных по разным странам! Ты знаешь, что позволяет всем Рошмонам и Лоренцам жить в роскоши? Деньги. Деньги, которые моя семья делала на протяжении двух столетий. Две сотни лет накопления, оборота капитала, сделок, займов и других банковских операций. Мы – олицетворение выживания. Мы пережили все! Потому что мы стоим на страже того, что имеем, и не важно, какой вызов нам бросает история, все эти войны, революции, конфискации, опала и конкуренция. Нам все равно! – У него вырвался хриплый вздох. – Но за все это следует заплатить цену. О, цена ничтожна по сравнению с той ценой, которую массы людей вынуждены платить за выживание, но тем не менее это цена. – Он посмотрел Алексе прямо в глаза. – Я плачу своим временем. Время – это моя роскошь. – Он обвел взглядом кабинет, больше похожий на дворцовые покои. – Да, смейся, если хочешь, но это правда. Моя величайшая драгоценность – это время. И еще кое-что. – Он перевел дух. – Алекса, ты знаешь, сколько всего людей вокруг меня? В моей семье? – У него вырвался резкий смешок. – Слишком много. Слишком. И все они чего-то хотят от меня. Больше всего они хотят моего времени. Делового и личного. Родственники – моя погибель. И всем им нужно мое время. Всем.
В его лице промелькнуло что-то непонятное Алексе. Что-то такое, от чего ей стало трудно дышать.
– Вот почему мои часы с тобой – краткие, ускользающие – были так ценны. Ты была моим прибежищем, передышкой, отдохновением. Когда я приезжал к тебе или ты ко мне, я мог забыть о семье и просто быть с тобой. Только с тобой, Алекса. Никаких просьб ко мне – только мы вдвоем, вместе, скрытые от всего мира. У меня тогда было все, чего я хотел, – это ты со мной. Я думал… – голос у него на секунду замер, – я думал, что ты тоже этого хотела. Просто быть со мной. Все выглядело так хорошо… так легко. Никаких усилий, никаких трудностей. Все так естественно, словно было предопределено. Ты… такого человека в моей жизни не было. Женщина, которая не собиралась меня заловить. Ты обращала на меня ровно столько внимания, сколько необходимо для написания моего портрета. Эта женщина даже не замечала… – его голос прозвучал сухо, – что я ее хотел. – Он замолчал. – Алекса, я хотел тебя. Просто хотел тебя, и все. И в постели, и не в постели. Чего еще может желать мужчина? Вне постели ты была… Была тишиной, покоем, уютом. И я подумал…
42 
