Романтик! Вы не занимались любовью, вы занимались сексом. Ошеломляющим, феерическим сексом.
Лифт дернулся и поехал вниз, его сердце ухнуло вниз тоже. Двери медленно заскользили в стороны… Обри стояла в холле, и в ее глазах была паника. Лайам не мог скрыть счастливую улыбку, когда увидел, как соблазнительно она оделась.
Ее стройную фигуру обтягивало черное платье с вырезом едва ли не до талии. Высокие каблуки почти сравняли их в росте. А волосы были растрепаны, будто она только что выбралась из кровати.
— Входи.
Она колебалась, переводя глаза с шампанского на розы. Наконец вошла в лифт. Ее запах смешался с тяжелым ароматом роз. Лифт двинулся вверх, но Лайаму казалось, что он не в лифте, а на американских горках.
Он налил ей шампанского. Их пальцы встретились, когда он передавал ей бокал.
— Я рад, что ты пришла.
— Я тоже. Извини, что опоздала. Я заехала домой переодеться.
— Это того стоило. Ты выглядишь потрясающе. Невероятно сексуально.
Она едва не захлебнулась шампанским, щеки ее вспыхнули.
— Спасибо. Ты тоже.
— Спасибо. — Он принял душ, побрился и надел серые брюки и пуловер более темного оттенка. Так же он оделся бы на любое другое свидание, но сегодня было не любое и не другое.
Лифт остановился на его этаже, двери открылись. Но Лайам не собирался выходить. Обри сказала, что фантазировала, как они занимаются любовью в лифте. Он собирался воплотить эту фантазию, если она ему позволит. Двери закрылись.
Он встретил взгляд ее фиалковых глаз. По расширившимся зрачкам и учащенному дыханию он понял, что она думает о том же.
Лайам боролся с желанием схватить ее, сорвать с нее это сексуальное платье, уткнуться лицом в ее шелковистую кожу.
Не спеши.
— Хороший был день? — выдавил он из себя. Обри пожала плечами.
— Обычный. — Ее голос сказал ему больше, чем слова.
— Ты не любишь свою работу?
Она посмотрела на пузырьки в шампанском, потом отпила глоток.
— Я хорошо ее делаю.
— Но?
Она подняла на него глаза.
— Нет, я ее не люблю.
— Почему ты не уволишься? Еще один глоток.
— Это очень сложно.
— Расскажи мне. Завтра воскресенье, на работу не нужно. У нас вся ночь впереди.
— Мой отец помог мне в трудную минуту. Я у него в долгу.
— Долг перед семьей — тяжелый крест. — Он хорошо это знал.
— Чем бы ты занимался, если бы не работал в ИХЭ?
Если бы он не работал для ИХЭ… Об этом он никогда не думал.
— Я не знаю. Наверное, занялся бы виноделием.
— Виноделием? — Она удивленно вскинула брови.
Почему он сказал об этом ей, ведь не признавался в этом ни родным, ни друзьям?
— Вино мое хобби. Я изучаю виноградарство и виноделие уже много лет.
Она показала свой пустой бокал.
— Я не знаю, разбираешься ли ты в виноградарстве и виноделии, но в шампанском разбираешься.
Лайам кивком поблагодарил за комплимент.
— Еще шампанского? Она улыбнулась.
— Может быть, позже.
Его сердце бешено колотилось. Он хотел заняться любовью с Обри. Но и просто стоять и разговаривать с ней уже было огромным счастьем. Забрав у нее пустой бокал, он поставил его на пол лифта. А когда, выпрямившись, встретил ее взгляд, желание в ее глазах ударило его, как взрывная волна. Он поднял руку и погладил ее по щеке. Обри уткнулась лицом в его ладонь, и он почувствовал, как ее ресницы щекочут кожу. Счастливая улыбка играла на ее губах.
— Я мечтал об этом со вчерашнего вечера, — признался он и поцеловал ее. Теплая и гибкая, она прильнула к нему. Ее пальцы впились в стальные мышцы его спины. Лайам нежно провел руками по ее плечам, по изгибу талии, по округлостям ягодиц. Затем его жадные пальцы забрались под платье, заскользили вверх по тонкой шелковистой ткани до резинки, за которой начиналась полоса обнаженной горячей кожи. Чулки. Он застонал, не отрываясь от ее рта, пальцы поднялись выше… Но там ничего не было. На ней не было даже стрингов.
— Ты и вправду распущенная.
Улыбка дрожала на ее влажных губах, в глазах плясали искорки.
— Я просто предусмотрительная.
Лайам отодвинулся от нее на несколько дюймов и развязал пояс платья. Шелест ткани в узком лифте звучал неестественно громко. Он сжал ее лицо ладонями, провел большими пальцами по изящным ушкам, вдоль пульсирующей жилки на шее к глубокому вырезу. Затем стянул черную ткань с ее плеч — и совсем потерял голову.
Черный лифчик прикрывал только нижнюю часть груди, оставляя соски открытыми, и они гордо и вызывающе торчали над ажурной каемкой. Лайам запустил большие пальцы под черное кружево, оттянув его еще ниже, и, нагнув голову, потянулся губами к ее груди.