Осторожно переведя свое тело из положения «полулежа» в более удобную как для разговора, так и для окончательного пробуждения позу «сидя», Аламез не только более пристально осмотрелся вокруг (благо, что взор был не затуманен, а голова уже не кружилась), но и уделил особое внимание изучению состояния собственного тела. Надо сказать, его приятно удивило и то, и другое…
Процессы регенерации поврежденных тканей шли на удивление быстро. Возможно, положительно сказывалась близость врагов, из-за которых далеко не простой организм моррона мобилизовал весь запас своих сил и направил их на выздоровление. От синяков, ушибов да ссадин, заработанных во время лазанья по деревьям, не осталось и следа. Ранка на плече почти зажила и теперь скорее напоминала небольшой затягивающийся ожог, чем отметину от зазубренного наконечника стрелы. От пореза на другой руке остался лишь шрам, а о том, как он был получен, напоминали лишь крошечные щепки да кусочки древесной коры, уже заросшие кожей. К счастью, ни заражение крови, ни нагноение неочищенных ран морронам в отличие от людей не грозило, так что временное присутствие в его теле мелких инородных предметов Дарка нисколько не напугало. Он знал, что через день, в худшем случае два, от них не останется и следа. Способный исцелять сам себя организм поглотит все, что сможет, а остальное отторгнет, незаметно для хозяина выведет наружу, либо выдавив через кожу, либо, наоборот, всосав внутрь и направив по тому же пути, что и непереработанную пищу.
Распоротая кинжалом нога совсем безболезненно двигалась и даже довольно легко сгибалась в колене. Дарк не сомневался, что когда поднимется на ноги, то сможет не только передвигаться без самодельных костылей, но даже бежать, конечно, если того потребуют обстоятельства. Тугая повязка из разноцветных обрывков то ли тонких халатов, то ли рубах была умело наложена от колена до бедра и скрывала от глаз раненого, как шел процесс заживления искромсанной плоти. Однако по ощущениям Аламез мог смело утверждать, что этот процесс шел уже к концу и, скорее всего, на данный момент от серьезного, глубокого ранения остался лишь уродливый, поверхностный шрам с ошметками отмиравшей кожи по бокам. Сквозь перевязочную ткань совсем не сочилась кровь, да и запекшиеся сгустки на ее поверхности давненько подсохли, затем превратились в сухую корку, потрескались и отшелушились мелкими пластинками. В общем и целом, Аламез счел свое состояние удовлетворительным, то есть на граничащие с чудесами подвиги он пока не был способен, но мог действовать, а если понадобится, то и вступить в бой, вполне сносно перемещаясь на покалеченной ноге и более-менее владея мечом правой рукой.
Если собственное состояние моррон оценил как вполне приемлемое, а не удручающее, то общее положение дел заслуживало более высокой отметки, притом во многом благодаря уже поглотившему добрую половину кролика товарищу. Они были живы, здоровы и находились на свободе, что вполне могло считаться большим достижением, учитывая, какая масштабная охота за ними велась. На теле довольно урчащего и причмокивающего в процессе поглощения пищи Зингера не было видно следов ранений, за исключением сбитых костяшек на правой руке. Видимо, потомок гномов недурно повеселился во время разлуки с Дарком и изрядно повредил парочку-другую черепных коробок. Грабл был гол, но не потому, что у него не имелось одежды. Низкорослый воитель наслаждался не только едой, но и тем, как прохладный ветерок да мягкая, зеленая травка, на которой он возлежал, ласкали его основательно пропотевшее, а кое-где густо покрытое какой-то бурой, пахучей грязью тело. Судя по едкому, раздражающему нос запаху, почти полностью высушенные солнцем нечистоты напоминали испражнения диких животных, привыкших обильно метить свою территорию. Дарк предположил, что это «дары» медведя или кабана, но, как впоследствии выяснилось, ошибся. Грабл предпочел спрятаться от чуткого обоняния шеварийских вампиров за лисьими и волчьими метками, которые он насобирал, блуждая по лесу, еще до того, как взвалил на свои могучие плечи бесчувственное тело раненого товарища.
Потом уже Зингеру было не до охоты за пахучими кругляшами, ведь низкорослый богатырь нес не только Дарка, но и множество ценных трофеев, теперь аккуратно разложенных на траве и сохнувших под солнечными лучами от пота здоровяка и вражеской крови. Парочка добротных кольчуг воинов-северян соседствовала с наполовину разодранным на лоскуты, окропленным кровью халатом намбусийца-южанина (скорее всего, именно из этого одеяния умелец Грабл и смастерил повязку на ногу Аламеза). Рядышком сохли две пары штанов; влага из толстой ткани выходила медленно, неохотно, так что Дарк навскидку затруднялся сказать, когда они были намочены: пару часов назад или прошлым днем; и даже брезговал подумать, чем именно, но определенно не потом и не кровью. Остальными трофеями было оружие. Добротный боевой топор, с покрытым остатками крови лезвием и с обшитой толстой, дубленой кожей рукоятью. Парочка мечей, с виду довольно легких и хорошо сбалансированных. Три длинных кинжала, также не без кровавых отметин. Четыре коротких охотничьих ножа, вполне годных для метания. Моток веревки с привязанным к одному из концов абордажным крюком, острия которого, скорее всего, уже побывали в чьей-то голове и унесли с собой небольшие кусочки мозга. Завершал коллекцию трофеев хороший, но уже бесполезный лук, поскольку в лежащем рядом с ним колчане виднелась одна-единственная стрела, да и то с жалким подобием оперенья. Видимо, именно из него Зингер и бил дичь, от которой теперь остались лишь косточки, перышки да вывернутая наизнанку шкурка с длинными-предлинными ушками.