Герман много курил последнее время, находясь в одиночестве. Он чувствовал себя загнанным зверем. Запах тюрьмы преследовал его днем и ночью, омерзительный, въедливый, запах забродившей гнили и отсыревшего камня. Не отличались разнообразием и его сновидения, отчего ночи превратились в длинные кошмары. Стоило заснуть, как из глубины подсознания всплывали: камера, прутья решеток, колючая проволока, оплетающая верх стен. Липкий пот покрывал тело. В тридцать лет Герман ощутил потребность измениться в корне, однако привычки, образ мышления подминали его, ведь так не бывает – с вечера лег спать одним человеком, а проснулся другим. Пока желание измениться оставалось только желанием.
– Герман, угостите сигареткой? – послышался голос сказочной феи.
Он очнулся. Перед ним на площадке стояла сногсшибательная женщина.
– Прошу, – протянул он пачку.
Она вынула сигарету, поднесла ко рту и ждала. Он спохватился, извинился, поднес огонек. Заприметил ее давно, слишком уж отличалась она от остальных гостей и красотой, и формами. Такое впечатление, будто под кожу равномерно впрыснули силикон, увеличив все возможные выпуклости. И вообще она казалась здесь случайным человеком, словно вышла из дорогого столичного бутика, села в самолет, чтобы лететь куда-нибудь в Рим или Лондон на званый раут. А самолет сбился с курса и приземлился в Тютюшанске, и пришлось ей довольствоваться свадьбой местных богатеев.
– Простите, я вас не знаю... – сказал Герман, раздевая ее глазами и забыв напрочь, что секунду назад мечтал измениться, начать новую жизнь.
– Меня зовут Белла, я со стороны жениха, – она обаятельно улыбнулась.
– Вы нездешняя, – определил он.
– Родилась здесь, училась, потом уехала, вышла замуж. Около года назад муж умер, а я приехала домой, веду затворнический образ жизни.
«Ну, для безутешной вдовы-затворницы ты слишком хорошо выглядишь», – подумал он. Белла присела на ступеньку и посмотрела на него снизу вверх, как бы приглашая присоединиться. Он охотно сел рядом, внутри защекотало, когда представил ее голой в постели. Нет, горбатого только могила исправит! А Белла усмехнулась, видимо, прочла его тайные мысли, потом запрокинула голову и произнесла чудным голосом:
– Денек сегодня как по заказу. Надо полагать, холодов больше не будет.
– Впереди июнь, он богат на сюрпризы. Вы не любите холод?
– Терпеть не могу! Я тепличное растение. От холода у меня наступает оцепенение и ссыхаются мозги, делать ничего не могу, кутаюсь и впадаю в спячку.
– А зачем такой красивой женщине мозги? – наивно спросил Герман, ведь второсортице, даже с роскошным фасадом, они ни к чему. Белла рассмеялась громко и заливисто. – Почему вы смеетесь?
– В одной вашей фразе все отношение к слабому полу. Что, не везло вам с женщинами?
Два ее зрачка, обведенные фиалковыми кругами, хищно прицелились в него. Из черных, расширенных точек выплыла чертовски привлекательная порочность, окутала Германа, одурманила. О, такие женщины живут с тайной на дне души, непредсказуемы и строптивы, как дикая, необъезженная лошадь, для настоящего джигита дело чести обуздать подобную лошадку. Герман алчно сглотнул слюну, предложив:
– Давай на ты?
– Давай. Пить на брудершафт будем?
– Само собой. Бокалы сюда принести?
Она утвердительно кивнула. Окрыленный Герман метнулся в ресторан, пролетел мимо дремавшего Андрея, который приоткрыл один глаз, наблюдая за соперником, кстати, соперником по всем статьям, а не только в борьбе за Риту. Через пару минут Герман вернулся, неся два полных фужера. Заинтересовавшись, Андрей встал и подошел к стеклянной двери входа. Обзор был великолепный, нет надобности подкрадываться, подсматривать и нет опасности быть застуканным. Когда Герман и Белла переплели руки, Андрей быстро отыскал в зале Риту, не говоря ни слова, схватил ее за руку и поволок за собой. Он никогда не проявлял грубости, поэтому она была поражена, мямлила:
– В чем дело?.. Куда ты... Да скажи...
Он подвел ее к стеклянной двери, указав пальцем вперед, сказал:
– И так всю жизнь. Тебе это нравится? Ответь, загадочная женская душа.
Томительный поцелуй на ступенях ресторана... Рита не удивилась, скорее, слегка огорчилась, а еще ей стало стыдно, очень стыдно и за себя – нельзя же быть такой дурой и посмешищем, и за Германа – сколько можно обманывать?
– У меня нет гарантии, что ты будешь другим, – сказала Рита грустно.
– Гарантия? Я могу дать лишь одну гарантию – статус жены. Тебя ведь все равно никакие доводы и заверения не убедят. К чему тогда говорить?