6 
– Не вижу кареты, мы скрылись! Я всегда убегаю от нее.
– Да за вами ли она ехала? Меня сомнение берет.
– Не знаю, – она продолжила путь, – но мне отчего-то не по себе. Да бог с ней, с каретой, я же трусиха, вот и показалось… А как вас называет ваша матушка?
– Когда сердита – Илларион, а когда добра – Лариосик.
– Точь-в-точь как мой дедушка! Ежели он сердит, то ворчит и кличет меня Настасьей, в остальные часы – Настенькой зовет.
– Можно и мне вас… как дедушка?..
– Отчего же нельзя? – улыбалась она.
– И вы меня зовите по-простому… Ой, я же запамятовал! Это вам, Настенька. Малость помялись, вы уж простите меня.
Из внутреннего кармана сюртука Илларион достал букетик ландышей, распространивших в ночном воздухе, наполненном покоем и прохладой, божественный аромат. И ничего он не забыл, просто не решался отдать ландыши, за которыми ходил пешком в лес ранним утром, а потом поставил в стакан с водой и следил за ними весь день. А Настенька тоненькими пальчиками осторожно взяла букетик и приложила к носу, не выразив радости, что обеспокоило Иллариона, он ведь был одержим идеей угодить ей, потому робко спросил:
– Вам нравится?
– Чудо, как хороши. Мне никогда не дарили цветов, спасибо.
– Ну, так идемте, Настенька! – воскликнул он, видя, что – да, угодил! – Идемте, а то ваш дедушка будет волноваться.
– Что еще пишут в газетах? – поинтересовалась она, дорога-то удлинилась, а за беседой пройдет незаметно.
– Объявляют-с, – воодушевленно заговорил он. – К примеру… Наизусть помню: «Лучший друг желудка. Вино Сен-Рафаэль предлагается как тоническое, укрепляющее и способствующее пищеварению. Брошюра о Сен-Рафаэльском вине как о питательном и целебном средстве доктора де Барре высылается по востребованию». Вы пробовали вино, Настенька?
– Что вы, как можно. Стойте! – испуганно прошептала она. – Кто это?
На их пути выросли три мужских фигуры, но в темном переулке с тусклыми фонарями лиц было не разглядеть, одно понял Илларион: дело худо, разбойный люд попался.
– Не бойтесь, Настенька, – отодвигая девушку за спину, шепнул он, хотя внутри у нее все сжалось от страха, но к трем теням он обратился смело: – Господа, разрешите нам пройти беспрепятственно.
– Лариоська! – крикнул один из разбойников известным голосом, мигом у Иллариона отлегло от сердца, знакомый ведь не тронет.
Тот, что стоял в середине, сделал несколько шагов, попав в свет фонаря, тут-то и признал его Илларион:
– Сережка! Фу-ты, черт бешеный, напугал-то нас как.
«Черт бешеный» оказался молодым мужчиной лет двадцати шести с чуть заметной щегольской бородкой, в светлой косоворотке, узких штанах, заправленных в сапоги, в пиджаке и картузе. По тому, как он подошел и остановился, поставив ноги широко, а руки на пояс, можно было судить, что Сережка в себе уверен, решителен, дерзок и силен. Но угрозы от него не исходило, улыбка была добродушной, а голос окрасился сиропом:
– Ты, я вижу, с барышней. Где такую добыл-то, а, Лариоська?
– Настенька, не бойтесь, – бросил через плечо Илларион, – это Сережка, сосед мой. Извини, друг Сережа, спешим мы очень, дедушка заждался ее.
– Стало быть, Настенькой тебя звать, – подошел тот ближе. – Коли дедушка заждался, то идите.
Девушка несмело сделала шаг, второй… поравнялась с незнакомцем и вдруг покачнулась, будто ее толкнули, а никто не толкал. Сергей вмиг поддержал ее, схватив за плечи и едва не ударившись лбом о лоб Настеньки. Так близко не подступал к ней ни один мужчина, кроме дедушки. Она ощутила его дыхание на лице и тепло крепких рук, почуяла запах, присущий только этому человеку, хотя других не знала. Он же, удостоверившись, что девушка стоит на ногах твердо, разжал руки со словами:
– Оступилась? Поостерегись, дорога здесь худая.
– Благодарю вас, сударь, – смущенно пролепетала Настя и оглянулась на Иллариона, словно искала у того защиты, но от кого, если угрозы не было?
– Прощай, друг Сережа, – сказал Илларион.
Теперь девушка шла быстро, провожатый, едва поспевая за ней, продолжал рассказывать газетные новости, как и до встречи с Сергеем и его товарищами. Не оступилась она, нет. Но что же произошло? Настенька будто попала в плотный и невидимый сгусток, окружавший незнакомца, который вызывал у нее страх и нечто еще, неведомое ей.
– Кто это был? – спросила она, неучтиво перебив спутника.
– Сережка? Сосед мой, я же сказывал. Дед его из крестьян в торговые люди выбился, отец продолжил дело, ну и Сережка сызмальства приучен работать, а иначе-то нельзя, мужчинам полагается быть при деле. Подворье у них большое, торговые лавки, помощников имеют, но до настоящих купцов далеко. Только Сережка бесшабашный, после смерти батюшки так и вовсе стал сорвиголова.
6 
