20

Несмотря на позднее время, Галина не спала, она перерабатывала в уме визит следователя, так и не поняв, зачем он приходил, в чем заподозрил ее с отцом. Береговой произвел на нее впечатление человека хитрого и коварного, а что за намек он сделал, когда уходил? Очень туманный. В сущности, на ней и отце вины нет, но неизвестно, что следователю втемяшится в голову и какую гадость он придумает завтра, ведь ушел он, поставив многоточие. Что его недосказанность означает?

Ее тревогу перебивал мощный храп, такими руладами с причмокиваниями отличается отец, нередко его приходится будить, чтоб повернулся на бок, иначе заснуть невозможно. Вдруг скрипнула дверь, Галина приподнялась на локте:

– Кто здесь?

– Я, я, Галина, тише.

– Валерьян Юрьевич?! Тебе чего?

– Поговорить... немного... – Он присел у нее в ногах.

– Сейчас? – изумилась Галина. – А до утра нельзя подождать?

– Нельзя. – Валерьян Юрьевич подсел чуток ближе, он тер свои колени, мялся. – Галочка... знаешь ли, днем не совсем удобно... а ночью вроде как не видно...

– Да что вы мямлите, Валерьян Юрьевич? – взяла она официальный тон. – Говорите ясней, что вам нужно?

– Ясней? То есть прямо? – И еще ближе подсел, несмотря на то, что она тормозила его своими внезапными переходами на вы. – Ну, можно и прямо, почему нет? Только пойми меня правильно, я не прохиндей, а серьезный человек, на все эти вздохи-ахи не способен, возраст уж не тот...

– У вас прямота получается ну очень кривой, – не хватило у нее терпения выслушать всю галиматью. – Вы заболели?

– Мм... да! Отчасти.

– А, так вам таблетки? Я сейчас...

Галина хотела подскочить, Валерьян Юрьевич удержал ее, взяв за плечи:

– Не-не-не, лежи, я без таблеток обойдусь, у меня здоровье, слава богу, как у слона.

А сам сжимал округлые плечи Галочки, она их начала поднимать, как будто высвобождаясь и уже догадываясь, с какой «болезнью» он приплелся к ней ночью. Но когда его рука скользнула ниже, ее начал разбирать смех, однако Галина еще держалась, лишь сделала ему замечание:

– Валерьян Юрьевич, вы меня за грудь взяли.

– Разве? Темно потому что. Извини.

– Ну, так уберите руку.

– Тебе неприятно? – поразился он, да так искренне, что Галину затрясло от смеха. – Чему ты смеешься, Галя?

– Валерьян Юрьевич, вы немолодой, женатый, как вам не стыдно?

– А чего ж стыдиться? И что значит – немолодой, какие наши годы? Зато я опытный, хочешь, докажу? Ты мне нравишься, я как будто тоже... по идее должен... Или не подхожу?

– При чем здесь – не подхожу? Да уберите же руки! Я, между прочим, тоже далеко не девочка... Да что ж это такое? Валерьян Юрьевич, отца позову. Или вы думаете, как одинокая, так все позволено? Па-па... Па!

Она чуть-чуть повысила голос, этого хватило, чтоб Валерьян Юрьевич отдернул руки, как от кипятка, после чего бросил ей упрек:

– Ну что ты сразу: папа, папа! Кто в такие дела отца вмешивает? Спит себе человек и пусть спит.

– И вы идите спать. У вас сиюминутный каприз, вы привыкли, что вам все потакают, а я не буду, понятно? Не расстраивайтесь, это не смертельно, пройдет.

– Вот тут ты ошибаешься, глубоко ошибаешься, Галина, – разволновался он. – Обычно я удовлетворяю чужие капризы, а сам не знаю, что это такое. Не веришь? Я серьезно...

– Идите, Валерьян Юрьевич, идите. По серьезным вопросам я принимаю с утра. Уходите, пожалуйста.

  76