24 
Главное, вовремя слинять под дешевым предлогом – тороплюсь. Он был уже в коридоре, как вдруг услышал робкий голос:
– Никита…
– Да? – Он вернулся, задержавшись в дверях.
Алиса все так же сидела за столом, не смотрела на него, уставилась в окно и произнесла, кусая губы:
– Я хотела сказать… то, что случилось между нами… ничего не значит. Ты свободен от обязательств передо мной. Ты ничего мне не должен.
Это пощечина. Словесная, но пощечина. Лиса тонко уловила, какие в нем кипят страстишки. Почему бы смело не сказать, мол, сам не знаю, что на меня нашло, и нужно ли мне это, не разобрался, дай мне время? Не-а, не скажет. И дураку ясно – почему. Но проницательность Лисы задела за живое, в ее глазах он не желал выглядеть негодяем, однако истинно негодяйским способом перевел стрелки, якобы уточняя:
– Для тебя не значит?
– Для тебя. Иди.
Вот как! Она его не закабаляла, в сущности – отпускала, одновременно заковывала в цепи, не давая уйти. Сознательно или потому что такая: непосредственная, чувствительная, проникновенная? Наверное, она мудрая, а он типичная сволочь. Подгадал момент, когда ей было плохо, и затащил в постель, чему не воспрепятствовал дух Валерки, теперь сомнениями обставился. Нехорошо. И нельзя оставлять ее в состоянии разочарования. Никита подошел к ней, заставил встать, прижал к груди, искренне сказав:
– Значит, Лиса, значит. Еще когда был жив Валерка, значило. Не думай обо мне плохо. Просто у меня характер скверный, а вообще-то я ничего, честно.
Ну, вот, она уже улыбалась, а он целовал ее губы. Много ли женщине надо? Пара слов, нежный взгляд, поцелуй…
– Ты придешь сегодня? – спросила Алиса между поцелуями.
– Конечно. Ты посиди пока дома.
– Я и так сижу. У меня же ремонт.
– Ремонт штука нужная. Кстати, если что-нибудь найдешь непонятное, ну, от Валерки осталось, не выбрасывай, мне отдай. До вечера.
На улице, идя к машине, Никита утер лоб тыльной стороной ладони – ух, нелегко! Жизнь одна, соблазнов много, за все приходится платить, а за глупость – так непременно и вдвойне.
Эдуард Дмитриевич недобро косился на опера, а тот краснел и бледнел, оправдываясь:
– Она же всегда возвращалась домой, к половине одиннадцатого уже в квартире была, а тут смотрю – первый час. Я подумал, ночевать осталась, чего ж зря торчать? Позвонил Алимову, он должен был меня сменить, сказал ему, чтоб утром подъехал к семи… По моим расчетам, в это время Алиса проснулась бы, значит, Алимов не упустил бы ее… Адрес назвал…
Эдуард Дмитриевич по натуре крикун, и лучше б он кричал да кулаками по столу бил, чем спокойно процедил, уничтожая взглядом парня:
– Ты хоть понимаешь, что благодаря тебе мы упустили преступника? А он, возможно, привел бы нас к убийце Валеры Хвалюна.
– Понимаю, – развел тот руками. – Извините, виноват.
– Свободен. Потом с тобой разберемся.
Опер попятился, открыл дверь на ощупь и задом выскользнул в нее. Лицо Эдуарда Дмитриевича перекосилось, гримаса получилась мрачная и комичная, Никита еле сдержался, чтоб не прыснуть, но собрался и сказал:
– Ну? Я был прав?
– Прав, прав, – вздохнул тот. – Итак, он открывал квартиру… Неспроста это, ему что-то нужно было забрать…
– Или подождать Лису, – дополнил Никита.
– Подождать можно и на улице, – отмахнулся Эдуард Дмитриевич. – Нет, он пришел что-то найти и забрать, а тут Алиса неожиданно подоспела, решил и ее заодно кончить.
– Я пересматривал вещи Валерки, бумаги, а у себя дома все диски с аудиокассетами проштудировал.
– Результат?
– Был бы результат, вы о нем знали бы. Вот что надо учесть… Я, конечно, могу ошибаться, но мне думается, в квартиру Лисы пытался проникнуть не профессионал-убийца. Будь он киллер, задушил бы ее, обстоятельства были на его стороне. А он растерялся и, вероятно, волновался, поэтому не сразу схватил Лису за горло и не понял, что она ищет кнопку звонка. Не-не, это был не профи.
– Может быть, может быть…
– Бомжей опрашивали?
– Одного только поймали, остальные разбежались.
– Вернутся, – обнадежил Никита. – Зимой они ищут теплые места, а летом сытные. Дмитрич, а что по старушке?
– Подсуропил ты нам старушку, – упрекнул его Эдуард Дмитриевич.
– А что такое? – насторожился Никита.
– Отравили твою старушку.
Никто не выскочил на грохот, не заорал на всю ивановскую, не разбудил народ. Отдышавшись, потрогав ребра и убедившись, что они целы, Никита прислушался к квартире, там стояла сонная тишина. А свет? Ну и что, многие спят и при электрическом освещении, хорошо бы так. Еще он не представлял, сколько человек внутри, не хотелось бы пугать домочадцев. Опять поиск рационального решения, опять сомнения… К чертовой бабушке их вместе с домочадцами. Спокойствие и хладнокровие, только так. И никого не жалеть.
24 
