31 
– Такого не может быть! – присел Степа на единственный оставленный в часовне ящик. – Остается признать, что привидения существуют. Невероятно, но факт. Или столпы города безбожно врут. Тогда это сговор с какой-то целью. Других объяснений нет.
Выйдя на воздух, вдохнул глубоко, все-таки дух в часовне стоял неприятный. Зазвонил мобильный телефон.
– Заречный слушает, – Степан поднес к уху мобильник.
– Это редактор газеты «Наш город» Медведкин Арнольд Арнольдович. Мы сегодня с вами встречались у мэра в доме. Я хотел бы с вами поговорить конфиденциально.
– Согласен. Где и когда?
– Приезжайте ко мне в редакцию, очень вас прошу.
– Хорошо, ждите. – Отключил телефон. – Толик, что у тебя?
– Есть, – отозвался тот, и Степа поспешил к нему. – Смотри: ветка сломана, листья с нее ободраны и валяются на земле, можно сказать свежие. И кора содрана на ветке. Больше ничего не нашел.
– Понятно, – отозвался Степа, рассматривая сломанную ветку. Вполне возможно, ветку ободрал шнур или провод. Следовательно, здесь действительно мог висеть динамик. – Ты молоток, Толян, наблюдательный.
– С вами поведешься, не того наберешься, – хохотнул водитель.
– Ага, а вот и следы обуви... Дело-то после дождя было, земля не успела высохнуть. Так, тут отпечатки твоих ног, а тут... – Степа продвигался по следам, но они затерялись в траве, однако вели к дереву. – Вот еще. Смотри, на стволе грязь, оставленная подошвами ботинок, явно. Получается, некто взбирался на дерево. Едем в редакцию газеты «Наш город».
Степа торопливо зашагал к выходу с кладбища, перескакивая на ходу через могилы и бормоча:
– Динамики... а что, вполне может быть. Иначе зачем лезть на дерево, да еще на кладбище? Только затем, чтоб смотреть с него или повесить какую-нибудь вещь, например динамик. Но само привидение куда испарилось? Привидение, которое убили! Я такого даже в кино не видел!
4
Медведкин ждал Заречного с нетерпением. Плотно закрыв дверь за Степой, суетливо ринулся на свое место за рабочим столом. Некоторое время смотрел на оперативника с блаженной улыбкой болвана, затем спохватился, пересел поближе. Степе стало жаль Арнольда Арнольдовича: кожа серого цвета, скорбные морщины у носа и губ делали его лицо страдальческим и несчастным, глаза спаниеля полны отчаяния, руки дрожали, плешь на макушке покрылась капельками пота. Заметив, с каким выражением оперативник наблюдает за ним, Арнольд Арнольдович вздохнул:
– Плохо выгляжу? Ладно, не убеждайте в обратном, я по вашему лицу понял. Итак, к делу. Я пригласил вас, потому что... – Он стушевался, но все же нашел в себе мужество признаться: – Потому что боюсь. Да-да, боюсь. Ким слов на ветер не бросает, я его знаю.
Лицо редактора исказила мука. Степе стало немного неловко от подобного откровения, все же он видел перед собой мужчину, а мужчина и трусость несовместимы. Заречному всегда бывало неловко, когда из человека лезла его настоящая, низменная суть, а он этого не скрывал, не стеснялся. В такие моменты Степе становится еще и скучно, ибо человек раскрывался полностью, с ним становилось уже неинтересно.
– Вы говорите о нем как о живом, – вступил в диалог опер.
– О живом? Вот-вот, в этом все и дело, – торопливо подхватил Медведкин. – Понимаете, я был на похоронах, я видел Рощина в гробу, гроб закрыли крышкой, опустили в яму, забросали... Я видел все это своими глазами. Но... встретил его позавчера вечером у редакции. Идемте к окну... Вон там он стоял, чуть-чуть наискосок, на другой стороне улицы. Я видел его как вас! Живого и невредимого. Мне стыдно было признаться при всех, но он меня ударил... по лицу. Он дал мне пощечину, представляете? Лучше бы нож в сердце вонзил.
Медведкин прикрыл веки и очень тихо застонал.
– Скажите, – осторожно прервал стоны Степа, – у него были причины так поступить? Только откровенно, хорошо?
– Хорошо, – очнулся Арнольд Арнольдович, шмыгнул носом и заговорил не торопясь, доверительно: – Понимаете, Степан, я сейчас скажу вам то, чего ни одна сволочь из нас не скажет. Они все будут молчать и фальшиво удивляться, почему к ним пришел покойник. Иезуиты! Инквизиторы! А я не удивляюсь, я ждал этого... Ну, или чего-то подобного. Господи! Это был камень на моей шее, петля, которая душила меня. Я виноват перед ним, очень виноват. С Кимом поступили... подло. И я тоже. Он был, как бы вам это точнее сказать... он был сила, да, сила. И дело не в деньгах, которых у него было очень много, а в чем-то другом. Внутри он был глыба. Но в нашем городе, – Медведкин перешел на шепот, – непозволительно быть глыбой. Что вы! И его оклеветали, разорили, а в довершение ко всему посадили. Представляете? Еще его предали! А знаете, кто предатель? Я. И Бражник. Мы оба. Вообще-то его предали все, кому он делал деньги, – друзья, сотрудники... И вот Ким вернулся.
31 
