– Ой-ой-ой, как страшно! Ужо обделался с перепугу! – закривлялся морох, сопроводив свой противный голосок непристойными звуками, вызвавшими у присутствующих шквал негативных, бурно проявляемых эмоций.
Омерзительная и низкая выходка старика не ограничилась лишь безобидным сотрясанием воздуха. Послышался топот и чертыхания, члены небольшого отряда разбегались от костра, спасая свои чувствительные носы от резких, удушливых ароматов. Моррону тоже вдруг стало нехорошо, и его слегка затошнило. Один только Мосо не покинул своего места и громко гоготал, прокомментировав прискорбный инцидент по-солдатски задорно и просто: «В зловонном теле – зловонный дух! А иному откуда взяться?!»
– Ладно, болезные! Посколь у вас всех носохлюпальники такие нежные и к благовониям не приученные, я вас щас порадую, зрелищем небывалым потешу! – примирительно заявил старичок, распахивая дверцу кареты. – Глядите, нигде такого не увидите! Ни один бродяжий аллюзиониста такого не покажет! Морроша полоненный и повязанный! Нате, глазеть глазейте, но лапищами и прочами анструментами не трогать!
Пахучая ручища мороха быстро протянулась к Штелеру, крепко вцепилась в воротник его куртки и резким, сильным рывком буквально выбросила его к костру, под ноги вновь собравшейся возле огня нежити.
Возле костра, разведенного прямо посередине поросшего бурьяном поля, воцарилось затишье. На лежащего на земле пленника смотрели шесть пар глаз: одни с любопытством, другие с презрением, но вот что поразило связанного моррона, ненависти в них не было, скорее даже имелось сочувствие. Так смотрят аристократы в минуты томных раздумий о судьбах мира на жалких, лебезящих перед ними слуг. Точно так же взирают состоятельные горожане в трактире на нищего, жадно пожирающего объедки со столов. Тот же взгляд и у красавицы при встрече с дурнушкой. «Бедный, ну довелось же тебе таким уродцем уродиться!» – читал полковник во взорах таращившейся на него нежити.
– Ну, ладно! Позыркали, спектаклю увидели, пора и честь знать! – противно захихикал морох и, подняв моррона за шиворот, толчком отправил его на ворох скошенной травы. – Там пущай пока поваляется, а Валдар приедет, он моррошку к месту и определит. Ты ж, Шнык, давай ж к карете присматривайся, лежбище поудобней себе приготовь! Скоро солнце взойдет, а мы быстро поедем, день из-за тебя пережидать не будем! Травы мало накидаешь, так в дороге усего растрясет, до последней твоей вампирюжьей косточки!
– Ишь, какой бравый командир выискался! – огрызнулся вампир, повадками и одеждой напоминавший бродяжничающего не один год мародера, но все же послушался совета и занялся благоустройством салона кареты.
Лежать на свежескошенной, душистой траве было куда приятней, чем в душной, пропахшей морохом карете. К тому же Штелера обрадовали и некоторые другие преимущества его нового «места» в отряде. Он удобно лежал на спине, а не утыкался носом в грязный пол. Чуть-чуть развернувшись боком, он прекрасно видел, что происходило вокруг, а его восприятие мира больше не ограничивалось звуками и отвратительными запахами. Легкий утренний ветерок приятно ласкал липкие от пота щеки и делал почти неощутимым присутствие поблизости такого зловонного существа, как морох.
Хоть во рту полковника и не торчал кляп, но разговаривать с нежитью было бесполезно, да и воинственные нечестивцы быстро потеряли к нему интерес и снова расселись возле костра. Присутствие рядом пленника заставило их быть более сдержанными в общении, а может, им просто уже не о чем было говорить. Неизвестно, сколько они уже прождали приезда своего командира, и возможно, все темы для разговоров давно были исчерпаны. Лишь изредка члены небольшого отряда переговаривались между собой, и то делали это вкрадчивым шепотом. Штелер мог только наблюдать за теми, от кого сейчас зависела его судьба, а может, и жизнь.
Старикашка морох, расположившийся по настоятельной просьбе остальных наемников подальше от костра, не вызывал у моррона интереса, на него он уже вдоволь насмотрелся. К тому же никакой гурман не будет набивать живот одним яством, когда на стол выставлено множество диковинных яств. Самым изысканным и привлекающим внимание блюдом, безусловно, был изгой симбиот Мосо, единственный в отряде толстяк. Он сидел так близко к костру, что языки пламени, казалось, касались его толстых, прикрытых стальными пластинами коленей. Он постоянно жевал, извлекая из огромного мешка за спиной то баранью ножку, то еще какую-то снедь. Хоть Штелер в лучшие времена и сам не отличался отсутствием аппетита, но впихнуть в себя столько еды он просто не смог бы физически. Однако моррона шокировала не только способность грузного мужчины потреблять огромное количество съестного и притом совсем без вина, но и его, мягко говоря, не соответствующий эпохе наряд. Только базарный комедиант или один из блаженных, которых немало возле церквей, мог бы облачиться в полные рыцарские доспехи: в тяжелые, громоздкие латы, в которых лет сто, если не более, назад ходили деды или прадеды нынешнего поколения герканцев. Комедиант смешон, а вот вид Мосо вызвал у моррона совсем иные чувства. Пляшущие языки пламени отражались от черной, вороненой стали и придавали фигуре толстяка какой-то особо зловещий вид. Он походил на древнего демона, вышедшего из огня и собиравшегося вот-вот снова в него вернуться. Лежавшая возле ног «рыцаря» палица, которую Штелер не сразу приметил, спутав ее с бревном, однозначно предупреждала, что с толстяком-хозяином лучше не шутить. У существа, способного поднять и пустить в дело такую махину, хватит сил и голой рукой раздавить человеческий череп.