Придумала! Марьяна кинулась к телефону, набрала номер. Ответа долго не было, оно и понятно – час ночи. Голос она едва узнала...
– Радик! Это Марьяна. Ты мне срочно нужен, приезжай скорей...
– Ополоумела? Понимаю, тебе приспичило, а на часы смотрела? Твой где?
– Грохнули, – огорошила его Марьяна.
– Что? Не понял.
– Грохнули моего, убили.
– Когда?! – кажется, проснулся он.
– Сегодня. Умер в больнице. Приезжай. И вот еще что... найди автоген.
– У тебя крышу свернуло на почве горя? – возмутился Радий. – Где я возьму автоген в такое время?
– На стройке. (Нет, житейский опыт у Марьяны все же есть, и, что такое автоген, она прекрасно знает.) Со сторожем договорись. Плати любые бабки – я верну. Радик, сделай то, что прошу, срочно! Не пожалеешь, поверь мне.
– Ладно, попробую.
Марьяна замерла перед сейфом, будто гипнотизировала: откройся, откройся...
Такси остановилось в темном районе частных владений на окраине города. Осокин снимал домик со всеми удобствами в два этажа. Звучит солидно, когда речь заходит об этажах, но на них располагаются всего две комнатушки. Сначала входишь в узкий и маленький коридор, проходишь мимо ванной с туалетом, попадаешь в кухню размером пять квадратных метров. Потом дверь ведет в комнату, где поместились диван, телевизор и пара кресел. По крутой лестнице поднимаешься под крышу, там спальня. В ней стоят тахта, шкаф и стол с компьютером. Вот и все апартаменты, но Осокину хватает.
Взявшись за ручку двери, он на секунду-другую замер, после чего неслышно открыл, проскользнул внутрь. Он двигался предельно осторожно, гадая, кто открыл входную дверь и здесь ли еще тот человек. В первой комнате никого, это ощущалось по покою. Осталась вторая комната наверху. У лестницы Осокин снял обувь, ступил на первую ступеньку. Он хорошо изучил лестницу, знал, какая по счету ступенька издает скрип, не наступал на нее, а переступал. Он сам не слышал собственных шагов, где уж услышать тому, кто забрался в дом.
Здесь никогда не бывает полной темноты, освещение со двора всегда рассеивает тьму, сегодня это как нельзя кстати. Чем выше поднимался Осокин, тем отчетливее ощущал живое тело наверху. Нет тут ничего сверхъестественного, умение слышать полет мухи и видеть в темноте – тоже результат тренировок. Человек по природе зверек, только он забыл об этом. Именно зверька в себе и возродил Осокин, иначе давно отдыхал бы под сенью деревьев в тихом уголке – на кладбище.
Он вынул пистолет. Глаза окончательно привыкли к темноте. Последняя ступенька. Осокин протянул руку к выключателю. Вспышка света. Прищурив глаза, Осокин рассмотрел на тахте... Юля! Она терла пальцами глаза у переносицы, в ее позе и движении было что-то трогательно-детское. Осокин оперся спиной о стену, вздохнул с некоторым облегчением. Тем временем Юля привыкла к свету, обхватила колени руками и больше не походила на девчонку. На тахте сидела взрослая женщина, смертельно красивая и с вселенской грустью в огромных черных глазах. Если есть совершенство на земле, то в первую очередь это Юлька. В отличие от большинства красивых женщин она не стяжательница и далеко не глупа.
– Для меня приготовил? – Указала она глазами.
Он вспомнил о пистолете, сунул его под куртку, после чего остановил строгий взгляд на Юле. Ее не проймешь ни взглядами, ни словами, она живет сама по себе, поступает, как заблагорассудится. Поскольку она молчала, не соизволив объясниться, он потребовал:
– Отдай ключ. – Она отвела глаза в сторону, значит, отдавать не собирается. – Я не хочу зависеть от случая. Если к тебе подберутся...
– Тогда я съем его, – сказала она тем тоном, который нельзя отнести ни к одному состоянию. Через слово передается внутренняя жизнь, степень нервности, эмоциональный градус. Нет, Юля в этом смысле говорит и ведет себя, как в зале ожидания, где полно народу, – умеренно, кратко, спокойно.
Снаружи раздался шум мотора. Юля не отреагировала, а Осокин осел у стены, поставив локти на колени и свесив кисти рук. Он ждал и слушал. Вот открылась входная дверь, вот слышны шаги, еще одна дверь издала характерный звук, заскрипела лестница. Гера взобрался только до половины корпуса, бросил взгляд в комнату и, оценив обстановку, произнес:
– Я так и знал. – Реакция Юли никакая. – Понимаешь, сдернула из ресторана, потому что ей не нравятся мои коллеги, – как бы пожаловался Гера Осокину. – Без шубы, считай – голая, не предупредив. Ты, дорогая, воспаление легких схватишь, если будешь в такую погоду гулять по улицам голая.