Произнеся это, я почувствовала, как сердце сжимается, потому что не представляла, как хотя бы день смогу прожить без своей малышки, но и Севу оставить я не могла. "Тут уж придётся смириться. Нина с Никой будут в безопасности, а вот Сева нет, поэтому я должна быть с ним, чтобы если что помочь".
— Рина, это не обсуждается, — твёрдо сказал он. — Ты уедешь!
— Нет! Не уеду! — упрямо ответила я. — Ты, что не понимаешь, что мой отъезд их встревожит, и они могут начать творить бог знает что? А на отъезд Нины они не обратят внимания и уж тем более не поймут, что Ника тоже уехала с ней.
— У них не будет шанса встревожиться, — уверенно произнёс Сева.
— А если у них не будет шанса, тогда зачем мне уезжать? — хитро спросила я.
Сева недовольно посмотрел на меня, а я вопросительно подняла брови и победно посмотрела на него, как бы говоря: "Что, нечем крыть?".
— Ладно, оставайся, — вздохнув, ответил он.
— Спасибо, — я улыбнулась ему.
— Кстати, Всеволод Петрович, может, стоит снять ещё и охрану сопровождения? Дома оставить, а в город и по делам выезжать без неё? Тогда они подумаю, что мы расслабились и сами потеряют бдительность. Сейчас за любой машиной выезжающей из дома они следят, а подумав, что мы смирились, могут или вообще снять слежку, или следить только за вами или Айриной Романовной, — произнёс Фёдор. — Тогда у нас будет больше шансов вывезти Нику. Да и вряд ли они что-то будут сейчас предпринимать, потому что вы сотрудничаете с ними.
Сева задумчиво посмотрел на него, а потом сказал:
— В общем-то, ты прав. Но полностью охрану с Рины я снимать не буду. Сделаем вот как — когда я буду ездить с ней, охрану брать не будем, а вот когда она одна будет куда-то ехать, то охрана обязательна.
— Тоже верно, — кивнул Фёдор.
— Теперь второе, — Сева повернулся ко мне. — Звони своему Алексу, пусть он приедет, я хочу поговорить с ним о любовнице Суханова и сыне Полякова, и дать ему чёткие инструкции о том, что говорить и что делать.
— Хорошо, — я тут же достала телефон и набрала номер Алекса.
До самого вечера мы обсуждали все детали предстоящей операции, и в спальню я поднималась только, чтобы покормить Нику. Всё остальное с удовольствием делала Нина, понимая, что этот сбор очень важен, и радуясь тому, что Ника находиться полностью в её руках и её ни с кем из нас делить не надо.
Только поздним вечером Фёдор и Алекс уехали от нас, а мы, с Севой перекусив, поднялись в спальню. Ника как раз проснулась, и уже оглашала всю комнату криками, требуя свою законную порцию молока, поэтому я тут же принялась кормить её, пока Сева принимал душ. Потом мы с ним поменялись, и он начал укачивать Нику, пока я была в душе.
Когда всё было сделано, и Ника уже спокойно спала на груди своего папочки, я вспомнила про поездку к доктору и улыбнулась. Положив ему руку на предплечье и поглаживая его, я начала целовать его в шею.
— Поиздеваться решила? — прищурившись, спросил Сева.
— Могу и поиздеваться, — улыбаясь, ответила я. — А могу и дальше пойти. Доктор снял запрет.
Услышав это, он аж привстал, а потом так улыбнулся, что я подумала: "Засну я точно не скоро".
— И ты молчала? — с обидой спросил он и, встав с кровати, отнёс Нику в её кроватку. Поцеловав её в лобик, он сказал: — Извини, моя хорошая, но сегодня ещё и твою мамочку надо убаюкать, чтобы она сладко спала.
Развернувшись, он через пару секунд уже снова был в нашей кровати и, наклонившись, прошептал:
— Наконец-то!
— Да, наконец-то, — робко согласилась я. — Только будь осторожен. Мне если честно страшновато. Знаешь, как говорят? Что после родов — это второй "первый раз".
— Солнышко, я буду нежен как никогда, — пообещал он и начал целовать меня….
"Самолёт падает и я, сидя в кресле, вижу, как из двигателя на правом крыле валит чёрный дым и вспышки пламени, вырывающиеся из него, притягивают мой взгляд. "Вот и всё, конец" — апатично думаю я. "Смерть уже близко". Страха почему-то нет, а скорее какое-то облегчение. "Умереть в самолёте с теми, кого убила сама — разве это несправедливо?" — спрашиваю я у себя и тут же отвечаю: "Справедливо".
Оторвав взгляд от окна, я всматриваюсь в лица людей, которых убила, и которые сейчас мечутся по салону с криками. Мне хочется попросить у них прощения, но я понимаю, что они меня не услышат, и просто протягиваю к ним руки, чтобы успокоить их. И тут я осознаю, что здесь нет кого-то очень важного. "Ребёнок! Где ребёнок?" — я вскакиваю на ноги и, оглядываясь по сторонам, а потом вспоминаю, что ребёнка здесь уже быть не может, потому что она уже родилась и с облегчением вздыхаю. "Моей девочки здесь нет. Она будет жить, а это самое главное!".