174 
Понесли Варю дальше, углубились в чащу и остановились возле большого упавшего дерева-выворотня с торчащими корнями. Рядом земля была ровная, зеленая травка, чисто. Опустили Варю, опять подложив ей под голову скатанную шинель. Саша прислушался к ее дыханию, как будто бы дышит, осмотрел бинты, кровь на них все та же, запекшаяся, свежей крови не было. Налив в кружку воды из канистры, Николай приподнял Варе голову, короткая судорога опять вроде бы пробежала по ее лицу. Саша влил ей в рот несколько капель, но глотка не последовало, вода скопилась в уголке рта.
– Может, не надо, – сказал Николай, – захлебнется она водой.
Они прилегли на траву. Солнце уже заходило, земля потемнела, было сухо, как днем, пахло полынью. Николай развел маленький костер, сварил в котелке пшенный концентрат. Поели. Запах каши, треск горящих веток напомнили Саше костер, возле которого они сидели в тайге. Нет больше его товарищей по этапу. Карцева они похоронили в Богучанах, уничтожен, конечно, в лагерях непримиримый Володя Квачадзе, погиб в тайге Соловейчик. Все ушли, он один задержался.
– Кто она вам, товарищ майор? – спросил Николай.
Саша помолчал. Велижанову на этот вопрос он ответил: сестра, иначе не мог, тот знал, чья Варя жена.
– Любили мы друг друга, встретились через десять лет. Видишь, как встретились.
В лесу стемнело.
– Поспите, – предложил Николай, – а я посижу.
– Нет, ты поспи, потом сменимся, я тебя разбужу. Бери шинель!
– Вы ее на себя накиньте, ночью холодно будет.
– Ладно, бери, ложись! Не беспокойся, не замерзну, как рассветет, двинемся дальше.
Николай отстегнул хлястик шинели, укрылся, заснул.
Саша опять нагнулся над Варей, дышит, взял руку, долго искал пульс, наконец уловил слабое биение, а может, это бился в пальцах его собственный пульс.
Он сказал Николаю: «Как рассветет, двинемся дальше», – но знал, что никуда они не двинутся – от смерти им не уйти. Эта мысль не страшила его. Жить он больше не хотел – в той жизни не будет Вари. Все его прошлое – страдания, скитания – все ушло, только Варя у него осталась. Саша держал ее руку, смотрел в лицо, тихонько произнес: «Варя». Может быть, услышит? Не услышала. Молчит.
Луны за деревьями не было видно, но свет ее пробивался сквозь листву, мелькал на Варином лице, и тогда казалось, что она шевелит губами, говорит про себя, Саша наклонился к ней: «Варя». Она не ответила.
Почему тогда в Бутырке он не вызвал ее на свидание, не назвал своей невестой? «Как бы я хотела знать, что ты сейчас делаешь…» Почему он не нашел таких слов? Как ужасно говорил из Калинина. «Ты мне больше ничего не хочешь сказать, Саша?» Если бы тогда сказал ей, что любит ее, ждет, может быть, все сложилось бы по-другому и она не умирала бы сейчас. Не сказал.
И все же… Последние в ее жизни слова были обращены к нему. «Ты пришел, Саша…» Ждала его. «Ты пришел, Саша…» Он пришел и теперь уже не уйдет.
Варино лицо вдруг потемнело, облако закрыло луну. Саше показалось, что она мертва, он наклонился к ее груди, сердце вроде бы билось. Опять окликнул ее, опять не ответила.
Саша прошелся, потом привалился к поваленному дереву. Вечернюю свежесть сменила сухая теплынь. Наверное, мама сейчас думает о нем. Жалко маму.
Чье-то прикосновение заставило Сашу очнуться. Перед ним стоял Николай.
– Товарищ майор… – Николай кивнул на Варю.
Саша подошел к Варе, открыл ей один глаз, другой. Варя была мертва.
– Все, товарищ майор, – сказал Николай.
Саша закрыл Варе глаза, вынул из карманов ее гимнастерки документы – удостоверение, командировочное предписание, маленький блокнот с карандашиком, опустил все это в карман своей гимнастерки, сложил ее руки на груди, поднялся.
Уже рассвело, загрохотала канонада, загремели пушки, рвались бомбы.
Саша огляделся, поискал место посвободнее, взял лопату, отваливая землю небольшими комками, прочертил прямоугольник могилы, сказал Николаю:
– Бери топор, подрубай корни.
Николай рубил корни, Саша шел за ним с лопатой, копал. Так проработали они час или два, углубились, может быть, сантиметров на 30–40; рыли, стоя в могиле. Николай вдруг выпрямился, прислушался, схватил Сашу за рукав, уволок за поваленное дерево, взял автомат, второй передал Саше – перебегая от дерева к дереву, к ним кто-то приближался.
– Кто идет? – крикнул Саша.
– А вы кто?
– Советские.
Из-за деревьев вышли два солдата с винтовками. Убедившись, что перед ними свои, один солдат обернулся, заложив пальцы в рот, свистнул, подошли еще солдаты, взвод, наверное, с ними мальчишка-лейтенант в выцветшей гимнастерке, по запыленному лицу текли струйки пота. Увидев Сашины погоны, козырнул.
174 
