Эврар хмыкнул.
– Человек Гизельберта. Небось помчался доносить.
Он увидел, как побледнела Эмма, как нервно стянула у горла мех плаща.
– Ну что ты, Птичка, все уже позади. Не сегодня-завтра королеве надоест держать вас здесь. Отвезет вас в Стене, а там вы окажетесь под защитой царственного дядюшки и мужа.
Он оказался прав. Этгива была довольна, как преобразила Эмму. Теперь и ко двору ее не стыдно представить, приписав себе все заслуги. Велела выезжать на другой же день, даже выслала наперед гонца.
Их встречали, как и хотела королева, – с колокольным звоном, с фанфарами, вынесли вышитые хоругви. Навстречу выехала целая толпа знати и духовенства. Даже Карл появился впереди отборных воинов в чешуйчатой броне. Сидел на высоком коне, располневший, изнеженный, высокомерный, в сверкавшем сапфирами четырехугольном венце Каролингов. Эмму даже облобызал. Держался так, словно всегда был ей добрым дядюшкой.
– Как же я рад встрече с вами, милая племянница. Слава Иисусу Христу – вы прибыли как нельзя более кстати. А это и есть наша надежда, наша радость, славная лотарингская принцесса Адель? Иди сюда, дитя мое, дай благословить тебя.
Герлок скоро привыкла, что ее все величают принцессой. Словно всегда была готова к этому. И на непривычное имя Адель сразу стала отзываться. С готовностью подошла к королю, вела себя как должно, чем даже удивила мать, восхитила Этгиву и умилила не отстававшую ни на шаг от девочки Мумму.
– Король-то, сам король! – шептала она Эмме, умильно лила слезы, ведь раньше слышала о короле как о чем-то великом и сверхъестественном, почти как о Боге.
Но Эмма еще не забыла прежнего унижения. Еле смогла выдавить улыбку. Нужно смириться. Так было выгодно. И для нее, и для дочери Ролло. Она ведь всегда хотела, чтобы ее дитя возвысилось.
Их окружила целая толпа придворных. Она увидела любезно кланявшегося Аганона, приветливо улыбавшегося Рикуина Верденского. Его сын был здесь же. Спокойный малыш, с заученной готовностью протянувший руку невесте. Для Герлок все это было забавой.
– А ты будешь со мной играть? – громко спросила она, развеселив окружающих.
Детей посадили в богатый паланкин, понесли. Вокруг живой стеной стояли люди, махали руками, выкрикивали приветствия. Эмма невольно ощутила торжество. Лишь когда к ней приблизился старый глава рода Матфридов, даже вздрогнула. Вспомнила его сына. Вспомнила все. Едва не отшатнулась, когда старый Матфрид учтиво припал к ее руке. Совсем седой, от былого буйства и следа нет.
– Матфриды иссякают. Род Длинной Шеи будет жить.
В глазах тоска. Знал ли уже о гибели сына? По крайней мере она не собиралась ему ничего рассказывать. Отвернулась, ища глазами Ренье. Герцога не было. К ней с поклоном приблизился граф Рикуин.
– Его светлость не мог из-за болезни выехать к вам навстречу. Однако он с нетерпением ждет свою супругу и дочь во дворце.
«Дочь Ренье». Эмма заставила себя улыбаться. Пусть будет так! Ей не составит труда солгать. Ради Герлок. Ее дитя с детства познает почет и уважение, она не будет гонимой судьбой, как ее мать. Даже ее ранний брак не пугал Эмму. У Рикуина красивый сын, он похож на отца, и в нем благородная кровь графа Верденского. Это хороший союз. Все остальное не важно. И Эмма решительно, под ликующие крики, ступила на высокое крыльцо старого, помнящего еще Меровингов[23], дворца.
Вперед уходила длинная зала. Кирпичные, цвета засохшей крови, арки округло выгибались над головой. Окон почти не было, лишь в торцах залы пробиты узкие, как щели, проемы, облагороженные вставленными в последние годы цветными витражами. Кое-где горели факелы, у которых с непроницаемыми лицами высились охранники с копьями и длинными каплевидными щитами, столь огромными, что их острые концы упирались в кирпичный пол. Каминов здесь еще не устроили, но вдоль всей залы на подиумах горели огромные поленья открытых очагов. От них-то и исходило основное освещение, а над головами, скудно проникая в отдушины, клубился дым.
Вслед за королевской четой в окружении факелоносцев Эмма двинулась в конец залы, где в полумраке собрались какие-то люди. Герлок она вела за руку. Прошли мимо первого из очагов, второго, третьего. За четвертым наконец увидела возвышение, на котором стояли несколько важных сановников и прелатов. Писец-монах держал на подвешенном через плечо ремне доску для письма с готовыми перьями и свитками пергамента. Король Карл выступил вперед и, придерживая полы длинного плаща, взошел по ступеням на подиум, где стоял его трон. А рядом, в широком кресле, обложенный подушками, полулежал тот, кто все еще считался законным супругом Эммы.