20 
Однако когда они вышли во двор и она увидела свою свиту, то ее едва не обуяла паника. Ни единой женщины-прислуги, всего-навсего шесть человек вооруженных вавассоров. С такими лицами… Эти люди, которые разглядывали ее с угрюмым, напряженным вниманием, казалось, были способны на все.
Когда один из них подвел ее лошадь, Эмма вдруг заупрямилась.
– Разве эта свита соответствует моему положению герцогини? Я не тронусь с места, пока мне все не объяснят.
Леонтий впервые посмотрел ей в лицо. Без улыбки, серьезно.
– Вы все еще супруга моего повелителя и обязаны подчиняться его приказам.
Он сказал это почти мягко. Видел, что Эмма в таком напряжении, что может учинить скандал. И она почти готова была на это, если бы не увидела у псарен разговаривавшего с выжлятником Аганона. На что ей было здесь еще надеяться, у кого искать защиты? И все же она держалась. Сказала, что не тронется с места, пока Леонтий не объяснит ей все.
– И где мелит Эврар?
– При чем здесь Эврар? Он палатин герцога и отбыл вместе с ним.
Эмма сама не поняла, почему спросила про Меченого. Но, будь он здесь, она чувствовала бы себя спокойнее. Хотя Эврар вроде ни разу не сделал ничего, чем бы заслужил ее доверие. И все же она заставила Леонтия дать объяснения. Нехотя он процедил, что по приказу герцога Ренье ее отправят в одно из отдаленных имений, пока господин не докажет ее родство с королем и она либо опять с достоинством займет свое положение… или же Ренье напишет папе письмо с просьбой о разводе. Ибо с той репутацией, какая сейчас у его супруги, он не сможет представить ее в Лотарингии в качестве герцогини.
Это было хоть что-то определенное. Но все же Эмма медлила, пока не услышала сзади голос неслышно подошедшего Аганона.
– В чем дело, любезный Леонтий? Наша красавица упрямится? Возможно, она хочет, чтобы ее связали и везли, как овцу на продажу?
Нет, только не это. Эмма окинула презрительным взглядом улыбающегося куртизана и поспешно села в седло.
Но уже когда они миновали городскую заставу, она невольно придержала мула и оглянулась. Над городом поднимались столбы дыма, кресты монастырей блестели на солнце. Там были люди, жизнь. Ей казалось, что человек, который не внушал ей ничего, кроме страха и омерзения, увозит ее во мрак. Вперед уходила блестевшая ледяными корочками дорога, исчезавшая в мутной дымке. Таким же неопределенным было будущее Эммы.
– В чем дело, госпожа? – оглянулся на нее Леонтий. Он явно зяб, хотя и был закутан в тяжелые меха, и от этого выглядел даже жалким.
И этот вид придал Эмме уверенность. «Я убегу от него», – вдруг решила Эмма и от этого почувствовала себя даже решительнее.
Однако она вскоре поняла, сколь была самонадеянна. По приказу Леонтия воины окружили ее и везли в кольце, словно пленницу. Гулкие удары лошадиных копыт по стылой земле, шорох сухой листвы, треск хрупких сучков, полет вальдшнепа, хлопанье крыльев испуганного голубя – она старалась думать о них, чтобы отвлечься от невольной тревоги, что гнездилась в душе. Ей не нравилось, как порой глядит на нее грек через плечо. Она вновь узнавала тот жадный, словно щупающий ее взгляд. Но пока он держался учтиво. Добивался для них ночевок в придорожных аббатствах или в хороших постоялых дворах. Ее по-прежнему охраняли, но следили, чтобы у нее были все удобства – теплая вода, чистое сено для подстилки, огонь, чтобы согреться.
В тепле Леонтий словно оживал, подсаживался к ней, даже заводил разговор. Но его глаза так начинали сверкать, что Эмма чувствовала себя овечкой, за которой следит хищник. Она даже не могла ни у кого попросить помощи. Ведь священники, с которыми она порой общалась, не поняли бы, на что ей жаловаться при таком учтивом и предупредительном сопровождающем. А охранники – она уже поняла, что им все равно, как ведет себя Леонтий.
А потом опять в путь. Эмма уже ни о чем не спрашивала Леонтия, хотя и видела, что они все дальше и дальше удаляются от проезжих трактов. Пустынная местность, где на плоской равнине темнели лишь ряды голых виноградников да изредка возникал деревянный силуэт усадьбы, вокруг которой жались хижины. Заснеженные равнины, угрюмые лица редких нищих; деревья, голые и черные, как скелеты. И мороз, от которого особенно ярким казался закат по вечерам. Но Эмма вскоре поняла, что мороз ее друг, ибо от холода Леонтий просто деревенел.
Но когда они переправились на пароме через реку Эну и наступило резкое потепление, Леонтий словно ожил. Эмма теперь постоянно чувствовала на себе его взгляд – почти ненормальный из-за похоти. Теперь она ясно понимала, что движет нотарием ее мужа, и лишь усилием воли заставила себя не поддаться панике. И все же за эти три-четыре дня, что они находились в пути, Эмма была уже на грани нервного срыва. Бежать, искать помощи. Но где?! Как?!
20 
