.
Очередная сказка о Золушке 
22 
Начало свежеть, и Сталин вошел в дом.
Заднюю большую комнату он велел обставить так, чтобы она могла служить ему и кабинетом, и спальней, даже столовой, когда в доме не бывало гостей. Только бездельники любят слоняться из комнаты в комнату, а занятый человек все должен иметь под рукой.
У дивана, на котором он спал, стоял столик с телефонами, у противоположной стены – буфет с посудой, там же в одном из ящиков лежали нужные лекарства. Письменный стол Сталин ставить не разрешил – письменный стол придал бы комнате казенный вид, а здесь не присутствие, здесь жилой дом. Да и работать он мог за большим столом, где лежали бумаги, газеты, журналы, здесь же, на краю, стелили и скатерть, когда приносили обед, завтрак или ужин.
Так и сейчас, когда он вошел, накрывала на стол зубаловская экономка Валечка, веселая молодая миловидная женщина.
– Здравствуйте, Иосиф Виссарионович, я вам ужин принесла.
Она, как всегда, смотрела на него с обожанием и преданностью.
– Спасибо, – ответил Сталин.
А ведь он приказал Власику ни одного человека из зубаловской обслуги в Кунцево не брать.
Валечка накрыла все салфеткой.
– Через полчаса заберете, – сказал Сталин.
– Ладненько! Будет сделано.
Валечка вышла.
Сталин поужинал. Ел мало. Отщипнул кусок хлеба, чуть смазал маслом, выпил рюмку сухого вина, полчашки слабого чая. Просмотрел газеты.
Ровно через полчаса явилась Валечка.
– Поели, Иосиф Виссарионович?
И по-прежнему смотрела на него весело и преданно, счастливая возможностью ему услужить, ловкая, простая женщина.
– Да, спасибо.
Валечка собрала все со стола, поставила на поднос, улыбнулась Сталину, пошла к двери, держа поднос на поднятой руке.
– Пусть ко мне зайдет Власик! – приказал Сталин.
– Ладненько! Будет сделано.
Сталин дочитал газету, встал, прошелся по комнате.
На полу лежал ковер, другой висел над диваном. Эти два ковра да еще камин – вот и вся роскошь, которую он себе позволил.
Дверь открылась, на пороге стоял Власик, стоял по стойке «смирно», по-солдатски выпучив глаза на Сталина.
Сталин посмотрел на него так, как только он один умел смотреть.
Власик стоял ни жив ни мертв.
Сталин снова прошелся по комнате, стал перед Власиком.
– Я вам приказал ни одного человека из зубаловской обслуги сюда не переводить.
– Так точно, товарищ Сталин, приказывали.
– Почему нарушили?
– Никого не перевели, товарищ Сталин, кроме товарищ Истоминой Валентины Васильевны.
– Почему без моего разрешения?
– Вас как раз не было, товарищ Сталин. Мы, значит, собрались, обсудили и решили перевести только товарищ Истомину Валентину Васильевну, поскольку она, то есть Истомина Валентина Васильевна, знает, как подать, как унесть. Человек проверенный.
– С кем вы собрались, обсудили и решили?
– С товарищ Паукером.
Сталин отвернулся, подошел к застекленной двери, выходящей на террасу, поглядел на сад.
– Большое собрание… И долго обсуждали?
– Да, – начал Власик и умолк.
Сталин отошел от двери, переставил чернильницу на столе.
– Я спрашиваю, сколько времени вы это обсуждали – час, два, три?
– Час, – едва слышно проговорил Власик, забыв добавить «товарищ Сталин».
Теперь Сталин смотрел на Власика в упор.
– Вы добрый, значит, перевели Истомину сюда, а я, значит, злой, должен прогнать ее отсюда?!
Власик молчал.
– Я должен ее прогнать? – переспросил Сталин.
– Что вы, – забормотал Власик, – товарищ Сталин, мы это моментально…
– Моментально?! – Сталин наконец взорвался: – Болван! Из-за болвана я должен человека прогонять?! Я лучше тебя, дурака, прогоню… Собрались, обсудили и решили… Идиоты!
Сталин снова отошел к застекленной двери террасы, не оборачиваясь, проговорил:
– Идите!
В эту ночь Николай Сергеевич Власик, грубый, невежественный солдафон, впервые в жизни пожаловался на сердце. А ничего не подозревавшая Валечка проработала в Кунцеве до самой смерти Сталина.
С западной террасы, которая примыкала к комнате, был выход в сад. Последние лучи солнца пробивались сквозь кусты сирени. Сталин накинул на плечи шинель, снова вышел на террасу, присел в кресло.
Давно надо было уехать из Зубалова.
Кремлевскую квартиру он переменил после смерти Нади, а с переездом на дачу задержался, напрасно – пока строилась «ближняя», можно было ездить на любую из «дальних». Только не в Зубалово. Раньше, при Наде, он еще терпел эту родню, но после ее смерти все там напоминало о ней. И они напоминали о ней. Во взгляде стариков чувствовался укор.
22 
