25 
— Мой норвежский хозяин был родом из Лапландии — сказал он. — Вам, пожалуй, известно, что Лапландия расположена на самом севере Норвегии. Недалеко от Северного полюса, там много оленей. Летом нет ночи, зимой — дня. Он. скорее всего, не мог выносить холода и приехал в Таиланд. Согласитесь, здесь —полная противоположность Норвегии. Он любил Таиланд и готов был здесь умереть. Однако вот какая штука: он до самой своей смерти с любовью и нежностью вспоминал свою родину — городок в Лапландии. Часто рассказывал мне о нем. Но при этом ни разу не побывал там за все тридцать три года. Думаю, на то у него были какие-то особые причины. У него тоже лежал на душе камень. — Нимит взял чашку, отпил глоток и бесшумно вернул ее на место. — Однажды он рассказал мне историю о белом медведе. О том, насколько эти звери одиноки. Они спариваются только раз в году. В их мире супружеских отношений не существует. Просто случайно встречаются блуждающие по ледяным просторам самец и самка, и на месте встречи происходит случка. Причем совсем недолгая. Когда все позади, самец, будто чего-то опасаясь, спрыгивает с самки и убегает с того места. Буквально убегает, ни разу не обернувшись. И затем весь год живет в глубоком одиночестве. Никаких взаимоотношений у них не существует. Никакой нежности друг к другу не питают. Вот такой рассказ о белых медведях. По крайней мере, норвежец рассказывал мне так.
— Да, странная история, — сказала Сацуки.
— Действительно, странная… — Лицо Нимита посуровело. — Тогда я спросил хозяина, ради чего живут белые медведи? А он с улыбкой, словно понимая, о чем я, ответил мне вопросом: «Нимит, а мы ради чего живем?»
Самолет набрал высоту, погасло табло «Пристегните ремни». Вот я опять возвращаюсь в Японию, — подумала Сацуки. Она попыталась было задуматься о будущем но вскоре перестала. Слова превращаются в камень… Кажется, так говорил Нимит? Она глубже вжалась в кресло и закрыла глаза. Затем вспомнила цвет неба, который видела, плавая на спине. Вспомнила мелодию Эрролла Гарнера «Я вспомню апрель». Нужно поспать, — подумала она, — нужно просто уснуть. И ждать, когда приснится сон.
Дружище Квак спасает Токио
Когда Катагири вернулся домой, в комнате его поджидала гигантская лягушка. Стоя на задних лапах, она была ростом выше двух метров. Крепко сложена. Худосочного Катагири при его метре шестидесяти величественное земноводное просто подавляло.
— Зовите меня Дружище Квак, — сказало оно уверенным голосом.
Катагири лишился дара речи и будто примерз у входа, отвесив челюсть.
— Нечего так удивляться. Вреда я не причиню. Проходите и закройте за собой дверь, — сказал Дружище Квак.
Катагири сжимал в правой руке портфель, а в левой — бумажный пакет из супермаркета с овощами и рыбными консервами. Он даже не думал шевелиться.
— Господин Катагири, давайте же, заходите, разувайтесь!
Услышав свое имя, Катагири пришел в себя и сделал, как велено: поставил на пол пакет и, сжимая под мышкой портфель, разулся. Вслед за Дружишем Кваком он прошел на кухню и сел за стол.
— Послушайте, господин Катагири, — заговорил Дружище Квак, — извините, что я своевольно проник сюда пока вас не было. Вы, должно быть, сильно удивились Но поверьте, иного выхода не было. Как, от чаю не откажетесь? Я знал, что вы скоро вернетесь и вскипятил чайник.
Катагири продолжал сжимать под мышкой портфель. Какая-то нелепая шутка. Кто-то забрался в лягушачий костюм и потешается над ним. Но как ни крути, и конституцией, и телодвижениями, с которыми Дружише Квак, мурлыча себе по нос, разливал кипяток, он сильно смахивал на доподлинную лягушку. Дружище Квак поставил одну чашку перед Катагири, другую — перед собой.
— Ну как, успокоились? — потягивая чай, спросил он.
Катагири по-прежнему не мог вымолвить ни слова.
— Вообще-то приходить нужно, предварительно условившись, — сказал Дружище Квак. — Я это осознаю, господин Катагири. Кто угодно удивится, обнаружив у себя в доме гигантскую лягушку. Но дело настолько важное и безотлагательное, что я поступился принципом.
— Дело? — наконец выдавил Катагири.
— Да, господин Катагири. Без дела я не стал бы врываться в чужой дом. Не такой я бесцеремонный.
— Что-нибудь связанное с моей работой?
— Ответ — и да, и нет, — наклонил голову Дружище Квак. — И нет, и да.
Так, нужно успокоиться и взять себя в руки, подумал Катагири, а вслух спросил:
25 
