Особенно,... 
116 
Эмма, как в бреду, видела, что на стену подняли исходивший черным дымом котел, слышала, что от грохота тяжелого била сотрясается стена, беспрерывно снуют какие-то люди, уносят раненых… И еще она различила тяжелый однотонный скрежет, словно что-то тяжелое неотвратимо приближалось к городу.
И тут сквозь завитки дыма она увидела аббата Далмация. Он шел, по ходу что-то объясняя епископу. Когда они приблизились, Эмма разобрала слова Далмация:
– Если эти осадные башни подойдут к стене вплотную, мы не удержим город. Норманны легко переберутся на зубцы. Эти деревянные монстры даже никак не удается поджечь, так плотно их обвешали сырыми кожами. Наши стрелы с горящей паклей еле тлеют в них. И защитники испугались, они бегут в панике со стен.
– Господи Иисусе, – крестился епископ. – Теперь нас спасет только чудотворное покрывало.
– И еще кое-что, – бормотал Далмаций. – Более земное… – Эмма ощутила на себе его взгляд. – Ну-ка, нарядная барышня, – он выволок ее за руку из укрытия. – Посмотрим, так ли уж ценна ты для Роллона Нормандского, как гласит молва.
Она еще ничего не понимала. Увидела, как Гвальтельм словно в трансе опустился на колени перед Мадонной, но уже в следующий миг вскочил. Словно забыв о больной руке, сорвал ее с повязки, взял у одного из охранников копье, а в следующий момент белое покрывало Богоматери заплескалось на нем, как знамя. Темная обнаженная статуэтка показалась Эмме вдруг удивительно маленькой и беззащитной. А вокруг уже пели выстроившиеся в цепочку монахи.
- Пойдем и возвратимся к Господу.
- Ибо он уязвим – он исцелит нас.
- Поразит – и перевяжет раны наши.
- Аллилуйя!
Эмма вдруг ощутила резкий укол в спину, оглянулась. Далмаций – суровый, забрызганный кровью, стоял, направив в нее острый наконечник копья. У Эммы от ужаса расширились глаза. Показалось, что Далмаций собирается ее убить. Но он кивком головы велел ей следовать за процессией. Спотыкаясь, путаясь ногами в складках длинного платья, она стала подниматься на стену. Оглянуться боялась. Взгляд Далмация не предвещал ничего хорошего, а откровенная кровожадность в глазах Снэфрид пугала не менее.
Защитники на стене, как завороженные, глядели на белое покрывало Богоматери, опускались на колени. Для норманнов, казалось, был хороший повод для штурма, но и они были поражены странным поведением франков. Лишь те, кто толкал к стене огромные колеса осадной башни, не сразу заметили замешательство. Но вот и они приостановили движение. Глядели.
– Что там происходит? Чего это попы тащат на копье?
Эмма сквозь слезы видела застывший силуэт гигантской, обтянутой кожей, башни. Слышала гул от ударившего неподалеку о стену булыжника. Стена словно завибрировала, и Эмма невольно схватилась за зубчатый парапет. И тут же ей между лопаток уперлось копье.
– Иди или умрешь!
Она шла, как во сне. Сильный порыв ветра разметал ее волосы. У нее даже не было сил убрать их с лица. Шла, спотыкаясь. Все это казалось ей нереальным. Монахи пели. Впереди, на фоне наплывавшей грозовой тучи, светилось в лучах солнца белое полотнище покрывала. Но она глядела не на него.
Викинги стояли. Стояли и франки. Невероятное затишье среди боя. Короткое затишье. Свинцовый, душный предгрозовой воздух. Вспышка зарницы. Отдаленный гром – и снова тишина. Напряженная тишина перед бурей. И предбоевая. Казалось, еще миг, еще удар грома – и все придет в движение. Раздастся клич язычников, башня тронется с места, ударит таран – и железный наконечник пронзит ее насквозь.
Но башня не двинулась.
Ролло сам загородил ей путь конем.
То, что он увидел, поразило его, как молния. Это она, он не мог ошибиться. Ему и дело не было до монахов с их простыней. Но он видел Эмму. И видел, что к ее спине приставлено копье. Он понял, что произойдет, если он не остановит войско.
– Стоять! – закричал он, почти вздыбив Глада, закрывая им, закрывая собой путь викингам.
Сейчас он не думал об измене Эммы, о взятии города, о том, что еще недавно сам грозился убить ее. Смерть его Птички была слишком реальной, он видел ее, казалось, сам ощущал направленное в сердце острие. Если ее убьют… Нет, он не позволит этого! Что угодно, только не это.
– Назад! – кричал он, размахивая мечом и направляя взмыленного жеребца на своих людей. – Назад, ибо, клянусь Одином, я зарублю каждого, кто сделает хоть шаг.
Один раз он уже смог удержать своих людей от штурма. Беспорядочного, спонтанного. Теперь же каждое действие наступающих было продумано. Он сам разработал план – но он был готов отказаться от него, отказаться от успеха и победы, лишь бы только эта фигурка в белом шла дальше, лишь бы не упала, пронзенная, со стены.
116 
