Особенно,... 
59 
Он продолжал глядеть в сторону дороги. Видел собирающихся в путь франков. Им дали мулов, зажгли факелы. Но они все еще мешкали, смеялись, болтали с норманнами. Обстановка казалась мирной, ничего не предвещало неожиданностей. И тем не менее Франкон вздрогнул, когда Ги произнес:
– Это случится сегодня. И я хотел бы быть все время рядом с ней.
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа!.. – перекрестился Франкон. – Вы понимаете, чем грозит эта спешка? Паломники не успеют разойтись, франки не будут в безопасности. А ведь именно на них обрушится гнев Роллона.
Хотя он и понимал, что Ролло, узнав о самовольной отлучке жены, может прибыть в Эрве в любой момент или прислать за ней эскорт, и тогда план франков рухнет, он все же должен был думать и своей пастве.
– Вы не посмеете нам помешать, – вскинул голову Ги. – Вы ведь не хотите, чтобы норманнский пес узнал о вашем подстрекательстве?
У Франкона вдруг и в самом деле возникло желание сообщить Беренгару и Оттару о готовящемся покушении. Он был зол. Что о себе возомнил этот перекошенный мальчишка, что смеет угрожать ему? Когда многие его знают и могут схватить, насторожиться, уехать, если что-то заподозрят.
Ведь Ги однажды был причастен к похищению Эммы. Да и она сама однажды вымолила жизнь и свободу Ги у Ролло. Теперь же, когда она стала правительницей Нормандии и матерью наследника, она могла и предать его. И если Ги схватят, франки скорее подумают на нее и кого-либо из ярлов. Но остановит ли это франков? Где Снэфрид, что они собираются сделать? Но что бы ни было – Франкон не отдаст им Гийома.
Он молчал. По сути, он сам был заинтересован сделать из Эммы приманку. Ведь он франк и не может желать поражения соотечественникам, как и не может отказаться от плана силой вынудить Ролло креститься. Тяжело вздохнул, смиряясь.
Ги же словно не слышал этого вздоха. Глядел на луг, где горели костры, водили хороводы, слышалось бренчание струн. Люди собирались в группы, разговаривали, смеялись. Он видел Эмму, возле которой собралось немало людей. Она пела, что-то говорила, потом засмеялась.
– Все как тогда, когда я впервые встретил ее, – сказал он то ли себе, то ли Франкону. – Самое яркое воспоминание в моей жизни. И самое страшное. У меня душа кровоточит, как вспомню, как жестоко швырнула ее жизнь в лапы этого хищника. И пусть она сейчас одета, как королева, но я видел след от его когтей у нее на виске. Несчастная Птичка!.. И как у него рука поднимается на столь хрупкое создание…
Франкон предпочел пропустить последнее высказывание Ги мимо ушей.
Ги вздохнул.
– Всю свою жизнь я посвятил ей. И даже войдя в лоно Церкви, став священником и аббатом, я не забывал о ней. И, беру небо в свидетели, я спасу ее.
Франкон от этих слов лишь закашлялся, отошел. Вздохнул свободнее, когда священники из Франкии исчезли под сводом леса, и последний отблеск их факела растворился за ветвями.
– О чем ты толковал с монахом?
Это был Оттар. Франкон не понял, откуда тот возник. Ответил, не повышая тона, что франк интересовался, смогут ли они совершать паломничества в Эрве. В сузившихся глазах норманна светилось недоверие. Ничего не сказав, он ушел расставлять посты.
Эмма уложила Гийома на разостланных шкурах ложа. Отбытие франков дало ей возможность немного расслабиться. Она смотрела на спящего сына, и на душе светлело. Подумала о Ги с раздражением. Он что, не понимает, что ему пора исчезнуть из ее жизни? Ее дом, ее судьба здесь. Пожалуй, она еще может на это надеяться. И не должна никому показывать, как ей страшно. Пусть Сезинанда, укладывающая своих сыновей, и смотрит на нее с волнением, она все еще жена конунга.
– Ты посидишь с ними? – спокойно спросила Сезинанду.
Потом поцеловала спящего сына и вышла. Луна светила огромная, круглая. Танцы на лугу стихли, люди сидели у костров, разговаривая о чуде, когда малыш Аврика вдруг протянул ручку и коснулся блестящего покрова гробницы. Эмма сердилась на себя за недоверие к силе Святого, потому что считала, что слабозрячий ребенок просто различил на солнце блеск парчи. Поэтому она согласилась на предложение Франкона взять Гийома на ночь в крипту.
– Я буду всю ночь молиться над мощами Святого Адриана, и пусть колыбель с моим крестником стоит там же. Надеюсь, на дитя снизойдет благодать.
О, это была великая честь! Она согласилась. Сезинанда тут же стала требовать, чтобы и ее сыновья перебрались в крипту. Эмма не стала слушать ее препирательств с Франконом, накинула на плечи темное покрывало, ушла под сень старых яблонь. Ей хотелось побыть одной. Она так устала быть на виду у всех.
59 
