453 
А Гучков — и вовсе не приехал. От него только: отставка Корнилова. Жуткая ситуация.
В заседание набралось вопросов. Утверждение подготовленного Шингарёвым приказа о нормировке потребления и распределения хлебных продуктов. Составление волостных карт для подготовки земельной реформы. Принятие дара в 645 десятин леса от члена Думы Гронского. Потом — как устранить медленность в обнародовании постановлений правительства? может быть иногда вводить их по телеграфу?
И опять же — эта скандально-неприятная история с занятием дома герцога Лейхтенбергского...
Вчера уже только поздно ночью позвонили князю Львову домой, что анархисты согласились временно освободить дом, заперли и отдали ключи от него — комиссару Коломенского участка Харитонову, — а это оказался большевик, недавно приехавший с Лениным через Германию, и тоже не хотел помочь своей милицией.
Ну, слава Богу, хоть временно. (А герцог-то и вообще ничего не знает...)
Ну, уж хоть сегодня-то, в воскресенье, можно было князю передохнуть душой? Намерился: начать день не торопясь, а на обед поехать в гости.
Как бы не так!! Ещё дома, среди дня, он получил убийственный — убийственный! — документ: личную записку от Гучкова — отставку!!
И перечитывал, перечитывал эти немногие строки, всё не веря в их разительный смысл: „... грозят роковыми последствиями... самому бытию России... тяжкий грех в отношении родины...”
Страшные слова. Хотя и со значительными преувеличениями.
Но страшней того, что Гучков нанёс этот удар правительству — в спину, коварно, не предупредя, да ещё непоправимо: вот извещают, что он сегодня же объявил свою отставку и в Таврическом, так что ничего нельзя ни исправить, ни взять назад?
Всю трудность видели в Милюкове — а оказалась в Гучкове?
Теперь в воскресенье, среди дня, пришлось переполошно созывать отдыхающих министров на заседание.
Собрались уже ближе к вечеру.
Да ведь как же так неблагородно? Ведь после апрельского кризиса сговорились: ни один министр не имеет права уйти без согласия всех.
А Гучков — вот не приехал и объясниться.
Порвал. Стукнул дверью.
И чтоб ещё непоправимей — отдал уже и приказ по министерству, и сам назначил себе заместителей.
Но и, кажется, заместители тоже все уходят в отставку?
Полный и мгновенный разгром.
Да ещё в отсутствие Милюкова, Шингарёва...
У князя — шла кругом голова. Так сложно — он ещё в жизни не попадал.
Посылали Терещенку на уговоры Гучкова.
Никакого успеха.
Кажется больше всех на заседании возмущался Владимир Львов. Что он только что развернул творческую работу. Созвал новое, демократичное присутствие Синода. Направил его с политических интриг на церковное строительство. Объявили синодальную амнистию. Уволили Антония харьковского. Приняли бракоразводную реформу. Готовят реформу епархиального управления. И в такой момент — удар в спину?
„Удар в спину” — это было общее мнение. И загорелись министры, и даже незадиристый Годнев, — ответить Гучкову достойным заявлением, опозорить его на всю Россию!
Вспоминали его на последних заседаниях: непроницаемого, глубоко безнадёжного, в стороне ото всех важных прений. Так вот оно в чём было дело! — он готовил взрыв изнутри кабинета...
Да и не жаль потерять такого министра!
Сперва ничего другого и обсуждать не хотели — а как пообиднее для Гучкова составить заявление.
Некрасов, весь бурый, ругал Гучкова последними словами.
Набоков сидел со сжатыми губами.
Хладнокровнее всех, как ни удивительно, держал себя Керенский. Он — как будто всё это так и предвидел. И не гневался, а искал выхода из положения. Да, это и будет хирургический нож, вскрывающий язву. Это безусловно повлияет на Совет. Теперь именно откроется путь к коалиции.
И несколько раз конфиденциально удерживал Львова — не спешить вызывать Милюкова и Шингарёва из Ставки: мы лучше наладим дело без них.
Бегал звонить в Исполнительный Комитет — но все уехали в Морской корпус на пленум Совета, опять же мешало воскресенье.
Тем временем всё обсуждали и обсуждали ответное заявление Гучкову от правительства. Впрочем, завтра понедельник, и его не опубликуешь раньше вечерних газет.
А тем временем формулировки к Гучкову стали и смягчаться.
Да князь Львов и всегда предпочитал — по-мирному. Понятия мести — не было у него.
453 
