128 
В детской возле Кэтрин дремала Патриция. Кроватка Дэвида пустовала. Прав или не прав был Филип, решив, что мальчику с детства следует видеть войну со всеми ее ужасами, она не знала. Но, наверное, мужчина должен взрослеть с мужчинами.
Анна склонилась над дочерью, подула на серебристо-пепельные завитки ее волос. Кэтрин, в отличие от брата, казалась трусишкой, однако именно она, когда шла стрельба из орудий, собирала в кладовой плачущих детей, утешала и рассказывала им сказки, чтобы отвлечь. Сейчас Анна с особой отчетливостью увидела, каким серовато-бледным, испачканным и похудевшим стало лицо девочки. Она была так погружена в эти дни в события под стенами замка, а затем в нескончаемые хлопоты с ранеными, что почти не уделяла дочери внимания, препоручив ее и других малышей заботам Патриции. Глядя на Кэтрин, она вдруг с нежностью подумала, как красива ее девочка, несмотря на чумазую рожицу, и как она похожа на отца.
Поднявшись в спальню, Анна распустила шнуровку на боках куртки и стащила ее через голову. Сразу стало легче дышать. Невероятно, как это мужчины могут день-деньской таскать на себе столько железа, словно и не замечая его?
В камине тлели уголья. Анна бросила на них щепотку сухой травы, та вспыхнула, затрещала. Запахло вербеной, душицей и дикой мятой. Анна любила, чтобы в доме пахло травами, это отбивало запах сырости, который скапливался в период дождей в толстых стенах замка.
Потом она медленно расплела косу. За эту неделю у нее не нашлось времени даже для того, чтобы расчесать ее. Она вновь подумала о чане с горячей водой, но тут же прогнала эту мысль. Она так устала, что ей даже есть не хотелось. Перебросив на грудь жгут волос, Анна тонкими пальцами перебирала их, глядя на мерцающие в камине уголья, порой задремывая и покачиваясь в полусне.
Наконец она справилась с волосами и встряхнула ими – тяжелые и густые, они окутали ее, как плащ. Анна взяла из резной шкатулки гребень, но отложила его, сбросила башмаки и забралась в кровать. Следовало бы раздеться и поспать хотя бы одну ночь по-человечески, но не было сил оторвать голову от подушки.
И все же каким-то чудом она еще не спала, когда пришел Филип. Приоткрыв глаза, она видела его осунувшееся лицо, резко очерченные скулы. Он неотрывно смотрел на нее, расшнуровывая наручи, снимая налокотники.
Наконец скрипнула кровать под тяжестью его тела. По привычке она потянулась было к Филипу, чтобы положить голову на его плечо, но вздрогнула, почувствовав под щекой звенья кольчуги. Все мужчины в замке спали не снимая доспехов. Филип к тому же ухитрялся подниматься по нескольку раз за ночь, чтобы проследить за сменой дозорных на стенах.
Она что-то недовольно пробормотала и отвернулась от мужа, успев услышать, как он негромко засмеялся. Теперь Анна спала по-настоящему, уткнувшись в мягкий мех одеяла. Филип здесь, рядом с нею. Он охраняет ее сон, он любит ее. А значит, она может быть спокойна. С ней и детьми ничего не случится, пока они вместе.
12
Сейчас, когда огромный кухонный очаг был погашен, пространство кухни заполнилось мраком. Лишь в самом дальнем ее углу мерцал свет. Джон различил силуэты двух женщин, которые резали хлеб к завтрашнему утру, когда мужчины вновь пойдут на стены.
Дайтон слышал, как одна из них всхлипывает, а другая глухо что-то бубнит, утешая. Он узнал обеих. Плакавшая была беременной женой толстого добродушного Эрика, а другая – полная пожилая кухарка. Когда он приблизился, они обе разом повернулись к нему.
– Где пиво? У ребят во дворе глотки пересохли.
Беременная положила нож и, тяжело переваливаясь, пошла туда, где стояли огромные бочки. Джон знал, что зовут ее Агнес. Ратники в замке даже бились об заклад, кто из них сделал ей ребенка, а Толстый Эрик женился на ней лишь после того, как леди Анна дала за Агнес солидное приданое. Они поженились два месяца назад, и Агнес поначалу пыталась всячески игнорировать мужа, но, когда Эрика ранили при первом штурме в руку, так испугалась и так хлопотала возле него, без устали точа слезы, что даже подшучивавшие над их браком воины стали ее успокаивать, уверяя, что подобное ранение еще никого не сводило в могилу.
Цедя пиво в кувшин, она, глотая слезы, проговорила:
– Джон, ты сегодня видел Эрика?
Дайтон кивнул. Агнес протянула ему полный до краев кувшин.
– Джон, скажи ему, что я буду за него молиться Пречистой Деве. И еще… Скажи, что я его очень люблю.
Дайтон фыркнул и, осторожно поддерживая кувшин, двинулся к выходу. «Этого еще не хватало! Служить вестником любви у солдатской потаскушки!» Он злился, хотя и понимал, что дело не в этом. Его трясло от страха. Этой ночью… Все должно свершиться ночью. Он видел, как люди герцога Олбэни сегодня покидали долину, а это было сигналом для него.
128 
