Последние отзывы

  96  

Ее злость улеглась.

— Я не в том настроении, чтобы заниматься этим.

— Как и я. Умом, во всяком случае: Но что касается физического…

— Я не хочу этого слышать.

Тряска между тем продолжалась, раздражая их сомкнутые тела. Он насколько мог отстранился от нее и откашлялся.

— Ты… гм… серьезно пытаешься доказать мне, что считаешь, будто ты… гм… что благодаря тебе мы победили «Гигантов»?

Кротость его тона сбила с нее спесь.

— Нет… Не совсем… Конечно, нет. Ну, пожалуй, немного… Частично. Да, определенно отчасти.

— Понимаю.

Он опустил голову и оперся обеими руками о раковину умывальника, находившуюся сзади нее. Его волосы пахли сосной и еще чем-то пряным после вечернего душа. Она ощутила обеими ягодицами прикосновение его больших пальцев. Самолет продолжал трястись, ее груди прыгали, толкаясь сосками в его ребра.

— Ты непредсказуема, — продолжал говорить он, — а я не люблю сюрпризов. — Его подбородок касался ее волос. — Если ты считаешь, что в моей методике тренировок имеются промахи, тебе следовало сначала поговорить об этом со мной.

— Ты прав, теоретически. — Ее голос звучал глухо, словно шел издалека. — Но случается так, что я тебя просто боюсь.

Он прихватил губами растрепавшийся локон.

— Я тебя тоже.

— Ты? Боишься меня? — Она недоверчиво улыбнулась. — Это правда?

— Правда.

Ее улыбка исчезла, как только она увидела, как он смотрит на нее. Она облизнула губы.

— Я…

— Жарко? — Он тянул и тянул гласную, и ее завораживал его хриплый голос. Она задохнулась.

— Тепло.

Он улыбнулся улыбкой испорченного мальчишки-южанина, легко вызывая в ее воображении бесконечные влажные ночи.

— Нет, не тепло, мэм. Жарко.

— Возможно…

— Мне тоже.

Сквозь одежду она ощущала его тело. Он возбуждал ее… и пугал. Он заставлял ее чувствовать себя так, словно она была сомнамбулой до встречи с ним.

Его руки обхватили ее ягодицы.

— Ты и я. Мы…

— Пылаем, — слетело с ее губ.

— Да. — Он уронил голову и приник к ее губам поцелуем.

Потом он ударился локтем о зеркало, когда поднимал ее. Их поцелуй превратился в неистовое оральное соитие, и тому виною, конечно же, была теснота.

С хриплым ворчанием он посадил ее на край умывальника и загнал ее свитер и лифчик под горло. Она уцепилась за пряжку его ремня.

Ноги ее были широко раздвинуты, и она ничего не могла с этим поделать. Он прихватил губами ее правый сосок, твердый, как кончик карандаша. Скользнув рукой по поверхности живота, положил ладонь на промежность.

— Никогда впредь, — проворчал он, лаская ее через шорты, — не надевай их снова.

— Нет…

— Женщине ни к чему это. — Он расстегнул шорты, дернув «молнию» книзу.

— Да. — Расцепив пряжку, она вытаскивала полы рубашки из его брюк.

— И никаких трусов.

Он скользнул рукой в развал ткани. Мокро. Горячо. Она припала лицом к его обнаженной груди. Она трогала языком кончики его шелковистых волос.

— Здесь, — хрипло пробормотал он. — Внутри…

— Давай. Да…

Она дергала его «молнию», но на полпути к цели замок закусил ткань. Со стоном разочарования она запустила руку в тесный проем.

Он издал приглушенное восклицание и приподнял ее одной рукой, пока она возилась в его джинсах. Его плечи вдавились в стену. Он уперся левой ногой в металлическую крышку стульчака и стал стаскивать с ее бедер шорты и трусики. Мешала теснота. Она чувствовала мокрый холод раковины под ягодицами и пульсирующий жар в ладони. Левым плечом он ударился о стену, локтем правой руки своротил полку. Наконец с помощью ноги ему далось сбросить ее одежду на мягкий коричневый ворс ковра.

Ее рука дрожала. Она никогда не делала этого мужчине, но внезапно руки стало недостаточно. Ей показалось, что во рту закипает слюна. Она толкнула его к стене и сползла с края раковины. Приседая в немыслимой тесноте, она не знала, куда деть колени, и тут ощутила спиной пустоту. Затиснув себя под умывальник, ощущая кожей холодные прикосновения металлических труб, она склонилась к нему, раздвигая губы, мешая светлые локоны своих волос с жесткой курчавой порослью.

На его лбу выступил пот, как только он почувствовал влажные тянущие подергивания. Огорчения, тревоги и радости вчерашнего дня словно стерло горячей шершавей губкой. Ему стало на все наплевать. Единственно, кого он мог осудить, это только себя, но этим можно было заняться потом.

  96